"Григорий Козинцев. Наш современник Вильям Шекспир" - читать интересную книгу автора

И подобно тому как возвышаются одна над другой статуи на каменных
порталах, высятся друг над другом царь - герцог - помещик - крестьянин.
И ничто не меняется и не может измениться, пока не запылает небо и не
загремят над миром трубы страшного суда.
А пока только приходят войны - и становится меньше людей, наступает
эпидемия - черная зараза уносит людей, но вновь рождаются солдаты и пахари,
священнослужители и короли. И все неизменно движется в том же замкнутом
кругу, и все всегда возвращается на свои места.
Шекспировская поэзия отразила огонь молнии, ударившей в этот недвижимый
порядок.
Буря, несущаяся сквозь трагедию, - образное выражение ломки, распада
старого порядка, превращения слитного в раздробленное, считавшегося святым -
в презренное.
Все в трагедии - события, лица, мысли, чувства - кажется выведенным
лишь для того, чтобы потом в стремительном движении обратиться в собственную
противоположность, повернуться совсем иной стороной, опровергнуть первичное
состояние.
Описывая в трактате о живописи образ битвы - лица обезумевших людей,
кровь, смешанную с пылью, мчащихся коней, волочащих мертвых всадников,
закатывающих глаза умирающих, - отбирая лишь то, что находится в состоянии
наиболее сильной экспрессии, Леонардо да Винчи заканчивал советом: "И не
следует делать ни одного ровного места, разве только следы ног, наполненные
кровью".
Так написана трагедия о короле Лире.
Образный строй этой трагедии, выраженной поэтическим обобщением бури,
отражает в "едином музыкальном напоре" процессы эпохи первоначального
накопления.
Кажется, что тогда под страшными ударами подземных толчков ходуном
ходила земля. Все перемешалось - и стон смерти, и крик рождения. Свистели
кнуты в средневековых застенках, но все громче был слышен стук костяшек
счетов. Феодальные разбойники обсуждали цену на шерсть, и слухи о расцвете
фландрской мануфактуры перемешивались с достоверными подробностями шабаша
ведьм.
Алчность, не сдерживаемая старинными ограничениями, ворвалась в мир.
Наступил пролог новой эры.
Умами людей владели нормы схоластики, и новая эпоха представлялась им
страшной фигурой, наряженной в средневековые аллегорические одежды.
Проповедники вопили с амвонов о владычестве этого страшилища. Оно
именовалось - госпожа Жадность. Провозглашали наступление ее царства,
пророчествовали в ужасе: она сожрет все и, если не остановится ее победное
шествие, вымрет земля.
Одна форма угнетения сменялась другой.
Распыленные средства производства, песчинки мелкой собственности -
клочки земли, примитивные орудия ее обработки, нищенские хижины - все это
было обречено на уничтожение. Кончились наивные времена феодальных порядков,
цеховых отношений. Новые властители разбивали средневековые колодки во имя
свободного развития новых форм производства и свободного, уже ничем не
ограниченного угнетения человека человеком.
Госпожа Жадность врывалась в тысячи хижин. Пашни превратились в
пастбища для овец. Наиболее часто встречающийся образ - от "Утопии" Томаса