"Вильям Федорович Козлов. Горсть рыболовных крючков " - читать интересную книгу автора

невозможно. Потому что слова вкривь и вкось нацарапаны печатными буквами. Я
вспомнил: этот листок держала в руках Елена Петровна. А ей кто-то на стол
положил, когда свет погас.
Я снова, уж в который раз, представил себе лица всех ребят, с первой
парты до последней. И даже себя представил, сидящего рядом с Мишей
Ивановым. Я подолгу смотрел в каждое лицо, искал в нем подлеца.
Записка была написана рукой одного из ребят. У меня врагов не было.
Так мне до сих пор казалось. И класс наш был очень дружный. Не очень
дисциплинированный, но дружный. Ребята всегда стояли друг за друга. И
девчонки не были ябедами. И вдруг такое?
Оттого что я прочел записку, мне стало еще хуже. Лучше я ее не читал
бы. Еще пять минут назад я не мог даже предположить, что в нашем классе
есть чудак, который способен швырнуть на головы ребят крючки. А теперь я
стал подозревать в подлости всех. Всех, кроме Кима. И конечно, кроме Галки.
"В лесу родилась елочка..." - неслось из зала. И дружный топот. Я
схватил чернильницу и запустил в дверь. Чернильница не разбилась, она
укатилась куда-то под шкаф. А на белой двери остались фиолетовые брызги.
Мне захотелось разбить окно и убежать домой или куда глаза глядят.
Только бы не слышать эти голоса и топот. Я ненавидел их всех.
Я ушел в угол, сел на кипу старых тетрадей, перевязанных толстым
шпагатом, и закрыл руками уши. Пусть я здесь буду до утра. Пусть просижу
здесь все каникулы. Умру с голоду. И пусть все будут хоронить меня. И
первым пойдет за моим гробом Роман Дмитриевич. В бобриковом пальто с рыжим
воротником, и высокой курчавой папахе.
Он будет нести под мышкой красную крышку и тяжело вздыхать. Конечно,
таких, как я, в школе много. И они все пойдут за гробом, из которого будет
торчать мой бледный острый нос. И тот, который написал записку, пойдет. И
тоже, наверное, будет вздыхать, как паровоз. И почему из-за какого-то гада
я должен покачиваться в красном гробу? Мне стало до слез жалко себя.
Ладно, я сознаюсь! Скажу директору, что это я принес в школу крючки.
Скажу, что три ночи не спал, все время думал, как подброшу их вверх. Скажу,
что попросил знакомого монтера, чтобы на последнем уроке погасили свет.
Даже не монтера, а начальника горэлектросети. Он к нам в гости ходит.
Попросил как следует, и он уважил, взял и на пять минут выключил во всем
городе свет.
Зачем я это сделал? Пожалуйста, отвечу. У меня дома два вагона этих
крючков. Надо же как-то от них избавляться? Вот я и хожу по городу и швыряю
крючки вверх. Это очень интересно - бросать крючки вверх. Они цепкие, эти
крючки. Они впиваются во что угодно. В нос, в глаз, в волосы и даже в язык,
если он торчит изо рта. Они с острым жалом, эти крючки. Уж если какой
вопьется, то не так-то его просто вытащить!
- Ну где же вы, Роман Дмитриевич?!
Я подбежал к двери и стал стучать кулаками, потом грохать ногами так,
что пальцам ног стало больно. Но меня никто не слышал. Ребята все еще
ходили вокруг елки и пели "В лесу родилась елочка...".
Я стал метаться по учительской. Мне захотелось все крушить, ломать!
Случайно я увидел на полу под дверью скомканный лист. Опять записка! Я
схватил ее и, не читая, разорвал. Я подскочил к огромному шкафу, где
хранились журналы, и стал раскачивать его. Мне захотелось опрокинуть его на
пол, а потом разбить стекла. Но шкаф был тяжелый и стоял, как дубовая