"Вильям Федорович Козлов. Солнце на стене (роман) " - читать интересную книгу автора

обломки, она в свою очередь ищет большую льдину, вслед за которой будет
плыть и плыть...


Это, наверное, с каждым случается. Когда снег начинает таять, когда
огромные белые с желтизной сосульки срываются с карнизов и с пушечным
грохотом падают на тротуар, когда влажный ветер приносит с полей запах
прошлогодних листьев и талого снега, мне хочется плюнуть на все и уйти
куда-нибудь далеко-далеко. Один раз я так и сделал: надел резиновые
сапоги, черную куртку из кожзаменителя, за спину забросил вещевой мешок с
хлебом и рыбными консервами и ушел из города. Я тогда в театре плотником
работал. В первый день я отшагал двадцать километров. Как ребенок
радовался солнцу, облакам, зайцу, который вымахнул из-за куста и пошел
наискосок по травянистому бугру. Вечером я увидел в небе вереницу птиц.
Они высоко пролетели надо мной и исчезли за сосновым бором.
А потом пошел дождь, завернул холодный ветер. Я натер ногу и уже
ничему не радовался. Куртка из кожзаменителя набрякла и стала пропускать
воду. Меня подобрал на шоссе грузовик, весь пропахший рыбой. Шоферу,
наверное, стало жаль промокшего до нитки парня с вещмешком, и он
притормозил.
Этот поход в солнечную даль не прошел даром. Меня уволили из театра.
Я не только плотничал, но и на сцене играл. В массовках. Потом мне все это
надоело. Ходишь по сцене взад-вперед, как велел режиссер, и вся работа.
Ну, иногда можно говорить что-нибудь. Не одному, конечно, а всем сразу.
Так, чтобы публика не разобрала. Я в "Анне Карениной" играл. Офицера на
скачках. Режиссер велел мне на скамейке сидеть, хлопать в ладоши и орать
по команде. А вставать не разрешил, так как я выделялся из толпы, у меня
рост метр восемьдесят пять. Я был почти на голову выше Вронского. И потом,
белый мундир был мне маловат. Руки почти по локоть торчали из рукавов, а
на спине всякий раз шов лопался. Так что мне нельзя было поворачиваться.
Все это было еще терпимо, но вот когда меня заставили играть в массовках
стариков, я наотрез отказался. Бороду и усы приклеивали чуть ли не
столярным клеем, не дай бог на сцене отвалится! Все лицо стягивало. Я уже
не слышал, что говорят кругом, думал лишь о том, когда наступит блаженный
миг и я избавлюсь от этой проклятой бороды. Кстати, ее отодрать тоже не
так-то просто. Отдираешь, а из глаз градом слезы сыплются.
Знакомые мне тоже не давали покоя. Они стали узнавать меня на сцене
даже с бородой. А потом посмеиваются: дескать, вид у тебя, Андрей,
представительный, шагаешь по сцене как хороший гусак, а ничего не
говоришь. Охрип, что ли? Холодного пива после бани выпил?
Я не жалел, что меня турнули из театра. Невелика потеря для
искусства.
Люди на мосту зашевелились, загалдели: по реке на льдине плыл
простоволосый парень в вельветовой куртке. В руках у него был длинный
шест, которым он расталкивал льдины. Течение несло парня прямо на бетонный
бык. Когда льдина накренилась, черпая краем воду, люди на мосту заахали.
Но парень хорошо держал равновесие.
- Шалопай! - кричали с моста. - Утонешь!
Парень, прищурив от солнца глаза, задрал голову и улыбнулся. Лицо у
него широкое и веселое.