"Юрий Козлов. Реформатор" - читать интересную книгу автора

сознавать, что в твоих сочинениях нет Бога. И все равно Никите Ивановичу
было жаль, что, возможно, он так и не закончит свои, в общем-то никому не
нужные (роман ""Титаник" всплывает", эссе - у него пока не было названия)
труды.
Никита Иванович подумал, что, готовясь, подобно вихрю, вылететь в
халате и с "люгером" на лестничную клетку, он бросает вызов силам,
погрузившим его в безвестное ничтожество, в формалин, в пустоту. Вот только
не вполне понятно было, что это за силы? Вероятно, частично внешние,
частично внутренние. Их соединение можно было уподобить химической реакции,
в результате которой возникал формалин. В случае Никиты Ивановича, внешние
силы подавляли внутренние, диктовали им. Следовательно, его личность не
имела шансов себя проявить. Высшая и предпоследняя стадия развития личности,
подумал Никита Иванович, это когда внутренние ее силы диктуют силам внешним.
Самое удивительное, что он знал человека, поднявшегося до этой стадии. Вот
только конец таких людей, как правило, был ужасен. Вероятно, подумал Никита
Иванович, это происходит потому, что они путают свою волю с Божьей.
Естественно, у него не было стопроцентной уверенности, что получится
"подобно вихрю". Никита Иванович увидел собственное отражение в темном
зеркале: отвисшее брюхо, худые, птичьи какие-то ноги; лысый, но с клочьями
седых волос над ушами, с седыми же редкими усами и мясистым, одновременно
рыхлым и как бы (апоплексически) пропеченным изнутри лицом. В висящем мешком
(саваном?) полосатом махровом халате он отнюдь не походил на героя,
бросающего вызов судьбе. А если и походил, то на героя изначально
обреченного на поражение, на опереточного, водевильного героя-идиота.
Или на сумасшедшего.
Никита Иванович с грустью констатировал, что, скорее всего, на
сумасшедшего. Стоило столько лет бесшумно сидеть в формалине, чтобы вот так
нелепо, никчемно (внезапно подумалось: как жил) погибнуть. Выходило, что
предполагаемая смерть как раз и есть логическое завершение нелепой,
никчемной жизни. Бог определенно явил ему свою милость, дав время не только
это осознать, но (по возможности) и некоторым образом этому противостоять.
Не сказать, чтобы данное умозаключение обрадовало Никиту Ивановича. Он
подумал, что Бога гневят самые неожиданные вещи, включая такие, казалось бы,
от Бога далекие, как ничтожная (растительная) жизнь отдельно взятого (Никиты
Ивановича) человека.
Но чем дольше смотрел он на свое отражение, тем больше достоинств в
себе открывал. Тусклое, запыленное зеркало в прихожей уподобилось тиглю, в
котором прямо на глазах отливалась новая сущность Никиты Ивановича. Так
однажды свинец в тигле средневекового алхимика (это было документально
подтверждено тремя свидетелями - бургомистром, настоятелем местного
монастыря и... палачом) однажды, а именно в ночь с тридцать первого июля на
первое августа 1574 года, преобразился в золото. Чтобы впоследствии (как
алхимик ни старался) не преображаться уже никогда. Никита Иванович увидел,
как распрямились и развернулись его плечи, апоплексическая алкогольная
пористость на лице (как свинец в золото в ту давнюю ночь) превратилась в
благородный бронзовый загар, как если бы он только что вернулся... из
Аргоса? Брюхо само собой мускулисто подтянулось, и будто бы даже бицепсы и
трицепсы обозначились под халатом. Вот только лысина, с сожалением отметил
Никита Иванович, осталась непобедимой, не покрылась золотом волос. Зато
светло-зеленые его, а в последние годы - бесцветно-водянистые - глаза вдруг