"Юрий Козлов. Геополитический романс" - читать интересную книгу автора

решительно покончил с сомнениями Аристархова майор. - Она - отличная девка,
но кто с ней, тот... под смертью. Ты не пугайся, потому что на всякое
правило есть исключение. Черт его знает, почему так.
- Что значит: кто с ней, тот под смертью? - задал Аристархов давно
мучивший его вопрос.
- Хочешь жить до старости? - с интересом, как будто такие люди были
величайшей редкостью, посмотрел на Аристархова майор.
- Не то чтобы, - пожал плечами Аристархов. - Просто хочу понять, в чем
тут дело.
- По законам исчезновения империй в первую очередь должны погибнуть
настоящие мужики, которые могли бы империю защитить или на худой конец
отсрочить ее гибель... - лениво потянулся в шезлонге седоглазый майор, но
тут же с нечеловеческой быстротой выбросил вверх руку, внимательно
рассмотрел пойманную между указательным и средним пальцами муху. - Развели
грязь на кухне! - Самое удивительное, муха была жива. Майор нехотя разжал
пальцы, и она травмированно, синусоидой, но полетела.
"Как подбитый вертолет", - подумал Аристархов.
В жесткой - из хрящей и мышц - руке майора определенно заключалось
совершенство. Он мог разбить рукой кирпич, не говоря о голове человека, а
мог поймать пролетавшую мимо муху. И определить, что муха здешняя - с
точки, - а не залетная, с подкрадывающегося к точке каравана. Мог писать
арабской вязью, как сыпать справа налево сухой чай. А еще работать с рацией,
с пластиковой взрывчаткой, с непонятными Аристархову электронными приборами,
соотносящимися с пролетающими в космосе спутниками. Одним словом, своей
рукой майор мог неизмеримо больше, нежели обычный человек.
- Конец всех без исключения империй начинается с их бессмысленного
продвижения в Азию. Чем дальше в Азию, тем ближе конец, хотя какое-то время
внешне это выглядит как апофеоз могущества. Я занимался этим вопросом,
старлей. Империя Александра Македонского, римская, британская, теперь, стало
быть, советская, а чуть позже американская, - по всем ним первый звонок
прозвенел или прозвенит здесь, в песках Азии. Мы в этой точке, - плеснул
себе и Аристархову в длинные стаканы, не забыл озаботиться и малиново
вспыхнувшим в закатном солнце льдом из вазочки, - самые продвинутые солдаты
предпоследней империи. - Потому-то, - поднял стакан, - таким людям, как я
или ты, так здесь нравится, так не хочется домой.
Выпили.
- Но все настоящие мужики не могут сложить головы в Азии, - как бы
жалея этих самых задержавшихся в живых мужиков, вздохнул майор. - Поэтому ко
времени конца империи приурочен тип странной бабы, легкой, но со свинцовым
сердцем, вроде бы с душой, но и с какой-то свистящей пустотой внутри, бабы,
не связанной с жизнью, как мы ее понимаем, свободной от своего бабьего и
вообще Божеского предназначения. Они свои в доску, верны до гроба, но и
чужие, как марсианки, продадут, променяют, предадут и не заплачут. Забудут
мужика, детей, родителей, страну - как и не было. Они не тормозят на черте,
где человек превращается во... что? Во всяком случае, во что-то другое при
сохранении телесной оболочки. Сильных, умных, умелых мужиков почему-то тянет
к таким бабам. Летят, как бабочки на свечу, сжигают, как крылья, силу, ум,
умение. Это как заглянуть за край жизни, - меланхолически закончил майор.
Глаза его сделались не просто седыми, а иссиня-седыми, как будто ему
открылось то, что за краем. С такими глазами художники изображали древнего