"Конец света с последующим симпозиумом" - читать интересную книгу автора (Копит Артур Ли)Действие второеТрент. Открыто. Человек в дверях. Хочу лишь напомнить: если у вас найдут любое записывающее устройство, спрятанное где угодно, встреча не состоится. Понятно? Трент. Конечно. Сколько ещё ждать? Человек в дверях. Недолго. Трент Стелла Трент. Это было послание от генерала. Стелла. Он пишет, что, по его мнению, ты должен встретиться с человеком по имени Стенли Берент. Трент. Я наткнулся на имя Берента, когда вёл своё расследование. Это был специалист по русским проблемам, связанный, кажется, с университетом Джорджа Вашингтона, настоящий ястреб, особенно в том, что касается Советского Союза. Стелла. Генерал считает, что Берент может оказаться полезным. Трент. Я попросил её позвонить генералу и выяснить, не сможет ли он устроить встречу с Берентом. Так она и сделала. Тот сказал, что сможет. Берент был родом из Варшавы, где в своё время погибли его родители. В знак благодарности я послал генералу бутылку шампанского, о чём потом сожалел. Берент Трент Берент. Значит, вы драматург. Трент. Да. Берент Трент. Я встретил друга! Почему всё-таки генерал направил меня к этому человеку? Берент. О'кей, как же нам выбраться из этого лабиринта? Понимаете, хотя мы и отказались от доктрины ядерного уничтожения, что сокращённо звучит как «политика безумия», — поскольку мы поняли, и совершенно правильно, что эта доктрина не срабатывает, тем не менее в основном наша политика осталась прежней. И она не срабатывает. Трент. Как вы сказали? Берент. Послушайте. Если американская ядерная мощь будет использована для поддержки внешней политики — в частности, с помощью угрозы войны — тогда нам нужно учиться вести такую войну рационально. Ясно? Понятно? Трент Берент. Мы должны учиться вести ядерную войну рационально. Простите, у меня встреча, на которую я не могу не пойти. Если хотите продолжить беседу завтра, мой секретарь назначит вам время. Не уверен, был ли я вам полезен. Трент. Я совершенно не представлял себе, как быть дальше… Поэтому позвонил Стоуну. Сказал, что понял, откуда он взял идею, будто мы обречены. Он сказал: «Вы не могли понять». Я спросил, почему. Он сказал: «Потому что вы ещё недостаточно долго занимались этим делом». Я сказал, что занимался достаточно долго, чтобы понять, какие страшные безумцы мечутся вокруг нас. Он сказал: «Поверьте мне, они не так уж безумны, продолжайте в том же духе, у вас всё идёт прекрасно». Ему-то легко говорить. Я позвонил секретарю Берента и договорился о новой встрече. Она предложила встретиться за ленчем. Я не был уверен, не скажется ли его присутствие на моём пищеварении, однако согласился. Мы встретились в маленьком японском ресторанчике, где он частенько бывал, полагаю, из чувства вины за бомбардировку Японии. Мы сидели на циновках, скрестив ноги, что делало беседу ещё более похожей на истязание. Над всем этим царило ощущение нереальности происходящего. Берент. Хотите чаю? Трент. Да, спасибо. Берент Трент. Вы сказали что-то насчёт необходимости для нас вести ядерную войну рационально. Берент. Совершенно верно. Понимаете, хотя можно довольно убедительно доказать, что ядерная война по сути представляет собой акт безумного отчаяния, и это не означает, что ты должен воевать кое-как. Трент. Понимаю. Берент. Отнюдь! В ограниченной ядерной войне — да, можно. Никто не может выиграть всеобщую ядерную войну. Если, конечно, другая сторона решит не наносить ответный удар, на что нельзя рассчитывать. Хотя! Я должен сказать… Трент. В этом и состоит ограниченность удара? Берент. Именно. Города противника сохраняются как заложники. А дальше ты поступаешь следующим образом… Простите, будете есть палочками? Трент. Да, палочками. Берент. …поступаешь следующим образом: говоришь ему, противнику, что ты уничтожишь города, если он не капитулирует. Всё это вполне разумно, если — большое «если», очень большое «если»! — если у тебя есть соответствующая система гражданской обороны. В таком случае даже если русские нанесут ответный удар, ты сможешь выдержать этот удар и ещё располагать достаточным потенциалом, чтобы опять ударить по ним. И на этот раз стереть их в порошок. Вот что я имею в виду, когда говорю о надёжности. Я только что описал вам надёжную стратегию ядерного нападения и обороны. А чем мы располагаем сейчас, это, извините мой французский, детское дерьмо. Полагаю, вы не говорите по-японски? Трент. Нет. А что? Передаёте ей какие-то секреты? Берент. Секреты? Я не посвящён ни в какие секреты. А, благодарю вас. Ну вот. Знаю ли я на самом деле, как вести ограниченную ядерную войну? Вообще нет. Никто не знает. Никто её не вёл. Мы закрутим-завертим её, а кто знает, что из этого получится? И всё-таки, если мы не готовы, мы сами сваримся в котле. О'кей. Так что же я предлагаю? Трент. Вы совсем не едите. Берент. Я не голоден. Так что же я предлагаю? Я предлагаю дать русским чёткий сигнал, сигнал в том смысле, что если вы будете валять дурака с нами, мы сваляем с вами такого дурака! Только такой разговор они и понимают. Как мы приступим к нему? Сначала мы производим ракету «МХ», подводно-ядерную систему «Трайдент-2», ядерную ракету «Першинг-2» и крылатую ракету. Для чего мне нужны все эти вещи? Потому что они обладают возможностью поражать укреплённые цели. Если мы и те, другие, попадём в кризисную ситуацию, я хочу обладать возможностью разоружить их до предела. Трент. Разоружить? Берент. Удалить. Хирургическим путём. Вырезать — как можно значительнее — их военный потенциал. Трент. Насколько я понимаю, это называется первым ударом. Берент. Гм… нет. Трент. Разве нет? Берент. Нет. Трент Берент. Потому что сам термин — агрессивен. А это оборонительный акт. Трент. Понятно… Чисто из любопытства: как вы его называете? Берент. «Предвосхищающее возмездие». Трент. А! Берент. Кое-кто предпочитает термин «упреждающий удар», но с ним может выйти немножко нескладно. Потому что, если ты чувствуешь, что они собираются упредить тебя, тогда всё, что тебе остаётся сделать, это переупредить их. Трент Берент. Верно. Предвосхищающее же возмездие охватывает всё. К сожалению, мы не можем даже думать о нём, пока у нас нет соответствующих видов вооружений. Трент. А у нас их сегодня нет? Берент. Нет, сэр, у нас нет. Трент. Я понимаю, вы сейчас потеряете ко мне всякое уважение. Но не допускаете ли вы мысли, что нам бы жилось лучше без всех этих штуковин? Берент. Конечно!.. Если бы их не было у русских. Трент. А у них они есть? Берент. Они работают над ними. Трент. Когда же это кончится! Берент. Когда каждый из нас обретёт безопасность. Трент. В последнем, пожалуй, есть смысл. Берент. К сожалению, не так-то легко добраться в это завтра из сегодняшнего дня. Особенно сейчас, поскольку, на мой взгляд, мы ещё не встали на верный путь… Почему?.. На мой взгляд? Потому что у нас нет надёжной политики ведения ядерной войны. Без некоей системы ядерных убежищ, понимаете ли, мы совершенно неспособны вести ядерную войну. Трент. Не думал, что убежища могут выстоять при ядерной атаке. Берент. В городах — нет. Но мы бы соорудили такие убежища в сельской местности, в глубинке. Трент. А как же туда добирался бы городской люд? Берент. Полагаю, с помощью какой-нибудь системы массовой транспортировки. Трент. Видно, вы никогда не пытались выехать за город в пятницу. Берент. Понимаете, дело не в том, чтобы эта чёртова штуковина работала. Дело в том, что нам нужна такая система и мы бы могли, по крайней мере, утверждать, будто она работает. Вот в чём смысл сдерживающего средства. По сути дела мы бы никогда не захотели воспользоваться этой системой гражданской обороны, даже если бы она работала превосходно. Трент. Хорошо… принимаю вашу игру. Почему бы не захотели воспользоваться? Берент. Потому что в тот же миг, как только мы начали бы массовое переселение, русские увидели бы это с помощью спутника и решили, что мы собираемся нанести удар. Трент Берент. Именно так. В настоящее время нам не приходится выбирать, использовать её или нет, поскольку её нет и в помине. Трент. Послушайте. А вы не думаете, что было бы неплохой идеей действительно попытаться вступить с этими русскими парнями в самые серьёзные переговоры? Готов биться об заклад, им так же трудно сообразить, что делать с этим проклятым ядерным оружием, как и нам. Берент. Конечно. Это было бы замечательно! Однако если история учит, она учит вот чему: нельзя верить, что Советский Союз будет соблюдать условия договора. Трент. Простите… Не намекаете ли вы, что мы не должны подписывать какие-либо договоры с ними до тех пор, пока не убедимся, что им можно доверять. Берент. Совершенно верно. Трент. Если бы всё было так просто, какого чёрта нам нужен был бы договор? Тогда не было бы никакой разницы между Россией и Канадой. Знаете, как быстро Канада может нанести нам удар межконтинентальной баллистической ракетой? За десять секунд. И вы думаете, нас это волнует?.. Послушайте, я хотел бы у вас кое-что спросить и был бы премного благодарен за честный ответ: вы, что же, считаете меня круглым идиотом? Трент. Ну, доложу я вам, не припомню такого обеда со времён, когда Чарли Чаплин перестал сниматься в кино. Я позвонил Стоуну из первого же автомата, предварительно убедившись, что он не прослушивается. О'кей, я получил его. Стоун Трент. Ответ. Тайна разгадана. Я выяснил, почему мы обречены. Стоун. Правда? Ну и почему? Трент. Потому что судьба наша — в руках маньяков. Стоун. К сожалению, не могу с вами говорить сейчас. Трент. Почему? Стоун. Могу лишь сказать вам: сэр, если вы решили, что люди, с которыми вы встречались, неумны или… Трент. Бывают времена, когда хочется послать всё к чёрту. Но это был не тот случай. Здесь я напал на след, никаких сомнений. Я решил навестить парней, которые играют со сценариями ядерной войны. Генерал назвал их ядерными игроками. Я позвонил и спросил, может ли он устроить встречу с ними. Ведь последняя организованная им встреча прошла так успешно. Он сказал, что сделает. Охотно. И сделал. Я назову их Джим и Пит. Оба они были связаны с корпорацией Харли, правительственным исследовательским центром в соседнем штате Вирджиния. Однако их центр был недоступен для простого люда вроде нашего брата, поэтому они весьма любезно пригласили меня домой к Джиму, а может быть, к Питу — я так и не разобрался — в общем, к кому-то из них. На ужин. В мою честь. Они обожали театр. Оба обожали. Как и стряпню. А может быть, только один из них. Я так и не разобрался. Джим Пит Трент. Он нашёл уйму дыр в нашей стратегии ядерного сдерживания. Джим. Уверен, он прав, их нетрудно найти. Пит. В стратегию сдерживания встроен любопытный парадокс, и никто не знает, как его обойти. Парадокс в следующем: мощь помогает сдерживанию… Ну, это совершенно очевидно: чем мощнее ядерный арсенал, тем большему сдерживанию подвергается другая сторона. Однако! Стоит сдерживающему средству не сработать… Джим. Не рой другому яму! Пит. Вот когда вступают в действие все эти безумные сценарии. Джим. Верно!.. В которых война начинается именно потому, что её никто не хочет. Давай-ка я проиграю один, придуманный тобой. Пит. Прежде, чем начнёшь, надо заметить, что не так-то легко развязать ядерную войну. Джим. Да. Совсем нелегко. Даже трудно. Пит. В общем-то, мы можем проигрывать один сценарий за другим. Наиболее популярен сценарий с Персидским заливом. Джим. Вот горячая точка! Пит. Но люди просто упираются, не хотят воевать ядерным оружием. Джим. Точно. И поначалу мы от этого просто лезли на стену. Тут мы сидим со всеми этими тестами на руках, разработанными, чтобы выяснить, что случится, когда начнётся ядерная война… Пит. …а её никто не хочет начинать! Джим. Все до одного напрочь отказываются верить, что нет другого выхода из кризиса. Пит. Тогда засуетились военные. Джим. Они призадумались о всех тех парнях, что сидят в ракетных шахтах. А вдруг они не нажмут кнопку, когда им прикажут? Пит. Тут пошла такая сумятица! Джим. Весь Пентагон… Пит. …просто спятил! Настоящий сумасшедший дом. Джим. Тогда звонит мне один генерал. И говорит: «Эй, ты, бездарная задница, что за дурацкий сценарий ты подсунул этим парням?» Я говорю: «Мы дали им все варианты, какие только пришли нам в голову, сэр! И во всех — никто не нажимает на кнопку, сэр!» Знаешь, что он сказал? Пит. «Не сообщайте им, что это та самая кнопка». Джим. Вот так-то. А мы сказали: «Какой же тогда толк от всех наших тестов?» Пит. Тем не менее конец был счастливый… Джим. …мы решили проблему. Пит. Ты решил её. Джим. Я решил, ты решил — какая разница? Мы вместе её решили! Пит. Вот стерва попалась! Джим. Все думают: ах, как легко развязать ядерную войну! Пит. Ну-ка! Пусть попробуют! Трент. О'кей, возьмите меня в игру. Как же всё-таки начать ядерную войну? Джим. Во-первых, надо исходить из того, что никто не хочет её, проклятую. Пит. Верно. В этом ключ ко всему! Кому бы это пришло в голову, Джим! Джим. О'кей. Представим, что возникла конфликтная ситуация между нами и Советами на Среднем Востоке, ну, скажем, в Иране. Тогда президент решает, что он хотел бы располагать возможностью использовать ядерное оружие в этом районе и вводит его туда. Пит. Обратите внимание, он не хочет его сейчас применять. Джим. Вот именно! Совершенно не хочет! Меньше всего хочет! Другими словами, он идёт на блеф. Пит. Верно — старый добрый блеф игрока в покер! Джим. И, между прочим, наверное, правильный ход. Пит. А тем временем мы приглашаем наших натовских союзников присоединиться к нам и поднять уровень боевой готовности в Европе. Почему? Потому что мы хотим связать силы другой стороны в Восточной Европе. Джим. Опять-таки, совершенно правильный ход. Пит. Пока что президент выбивает тысячу очков из тысячи возможных. Не делает никаких уступок. В то же время не слишком напорист, никакой поспешности. Джим. О'кей. Советы теперь сами переходят к более высокому уровню боевой готовности. Почему? Они хотят связать наши силы, чтобы мы не перебросили их на Средний Восток. Пит. Теперь мы начинаем развёртывать ядерное оружие на боевых позициях. Джим. Таким образом мгновенно, в каких-то два дня возникает ситуация, когда мы развернули ядерное оружие на Средний Восток. И в Западной Европе, в том смысле, что мы вывели его с территории баз-хранилищ. А это, между прочим, не случалось ни разу за последние пятнадцать-двадцать лет — разве что, может быть, для технического обслуживания. То есть теперь ядерное оружие, понимаете ли, не просто так болтается со всеми этими грузовиками и прочим барахлом. То есть с ним теперь обращаются совершенно по-особому. Понятно? О'кей. Ну, а сейчас давайте представим… Извините. Пит, ты продолжай. Пит. Давайте представим, что в разгар кризиса Советы неправильно истолкуют наши ходы. И поверят, что мы действительно собираемся запустить ядерные ракеты! Джим. Не такое уж беспочвенное предположение! Пит. Особенно, если учесть их чувствительность. О'кей. К данному моменту вопрос для них не в том, собираются ли они вступать в войну. Джим. Они уже втянуты в войну на Среднем Востоке! Пит. Конечно. Вопрос даже не в том, собираются ли они начать ядерную атаку против Запада. Джим. Потому что им известно: если Запад их атакует, они будут вынуждены это сделать. Понятно? Между прочим, нужно исходить из того, что события развиваются стремительно. Сжатые временные рамки — решающий фактор сценария. Нет времени сидеть и размышлять: «Эй, постой-ка, отчего это он задумал стрелять в меня? Я знаю, у него неприятности, но он же не безумец!» Нет, у него нет времени рассуждать таким образом. Он должен сделать ход! Пит. И вот так-то… Джим. …начинается ядерная война. Пит. Не со зла. Джим. Не из корысти, склонности к жестокости или от страха! Пит. Ни одна сторона не хочет. Джим. Между прочим, где лопатка? Деревянная лопаточка для размешивания соуса? Пит. На третьей полке слева. Трент. Слушая вас, парни, хочется вопить от восторга. Вы просто прелесть. Джим. Вообще-то… как думаешь, сказать ему? Пит. Давай. Джим. Вообще-то у себя в исследовательском центре мы вопим по крайней мере раз в день. Пит. Обычно это происходит в кафетерии. Джим. Кто-нибудь из научных сотрудников встанет и да как гаркнет: «Время кричать». Пит. И все как один, знаете ли, вот так… Мы соблюдаем этот ритуал, только если рядом нет никого из Пентагона. Джим. Как-то попробовали раз в присутствии этих штабных медных лбов. И через несколько минут проиграли им в воплях по-крупному. Пит. Так что теперь стали разборчивы, с кем нам орать. Джим. Вот что я вам скажу… Я порой думаю, если это действительно стрясётся и все мы отправимся на небеса… И, между прочим, наверное, тогда придёт конец всему: кто бы что ни говорил, никто не знает, что станет с озоновым слоем после ядерной войны… Ни малейшего понятия! О'кей. Так что я порой представляю себе: вот всё уже кончилось, и мы все там на небесах, в огромном конференц-зале в облаках, и милостивый наш господь решает созвать симпозиум, поскольку ему страсть как интересно узнать о технике дела. И каждый отнекивается: «Эй, не тычь в меня пальцем, я не хотел этого!» А дальше разговор не идёт. За исключением того, что все понимают: никто не хотел, но иного выбора вдруг не оказалось. Или же его не углядели. Трент. Как же нам из всего этого выпутаться? Пит. Понимаешь, надо разбиться в лепёшку, но не влипнуть в такого рода конфликт. Джим. Чего порой, очевидно, не избежать. Трент. Не очень-то приятная новость. Пит. С другой стороны, давайте не будем преувеличивать. Дела не так уж плохи, может быть, нам и не нужно выпутываться. Джим. Видишь ли, в ядерном бизнесе нет ни одного человека — всё равно по какую сторону забора — кто бы прямо не признавал, что ядерное оружие спасает нас от войны. Более того. Без этого оружия, по моему мнению и по мнению всех, с кем я говорил, мы давно бы уже ввязались в третью мировую войну! И знаете что? Мы бы её проиграли. Утверждаю ли я, что, следовательно, ядерное оружие — хорошая штука? Нет. Просто говорю: в этом демоне есть кое-что от ангела… Во всяком случае, это заставляет вас призадуматься… Пит Трент. Зачем нам ещё больше ядерного оружия? Джим. О, это чистая политика. Пит. Это сигнал русским. Что именно то или иное оружие может натворить — в общем-то, не столь уж важно. Пит. Самое главное показать: мы не стоим на месте. Джим. В противном случае они могут подумать, будто мы слабы. Пит. Опасность, как видите, не столько в самой ядерной войне, сколько в запугивании с помощью угрозы ядерной войны. Никто не хочет стать жертвой блефа тех парней, на другой стороне. Трент. Так продолжаться не может. Пит. Длительное время? Нет. Конечно, не может. Джим. Шансы на то, что система протянет ещё лет сорок, как она тянула до сих пор, они, эти шансы, понимаете ли, начинают колебаться. Составляешь разные графики, делаешь прогнозы и видишь: прости, дядя Сэм, дальше так не пойдёт! Пит. В системе слишком много дыр, она просто разваливается. Трент. По-вашему, нам нужно сидеть сложа руки и ждать? Пит. Понимаешь… Джим. …иногда не так уж много можно сделать. Пит. Разве что постараться удержаться. Джим. И уповать на своего рода «прерыватель». Пит. Именно. Трент. А это ещё что за чертовщина? Пит. Это такое событие… по своей природе непредсказуемое событие, которое вызывает внезапный и резкий поворот в устоявшемся образе мышления. Джим. Часто в ситуации, когда незначительные изменения уже ни к чему не ведут… Пит. Надо пойти на радикальный поворот. Джим. Такого рода поворот… Пит. Который вызывает фундаментальный, кардинальный сдвиг в сфере вашего исследования, мы называем… Джим. «Прерыватель». Пит. Только так, наверное, мы можем сойти с пути, по которому катимся. Джим. И, возможно, всё, что нам остаётся, это держаться до самого поворота. Пит. И молить бога, чтобы удержаться. Трент. А кандидат есть? Джим. Который, имеешь в виду, совершит сдвиг в нашем образе мышления? Пит. Ну, очевидно, сама матушка ядерная война проделала бы с нами такой трюк. Джим. Думаю, это не то, что Майкл имеет в виду! Пит. Да, не то. Самый подходящий кандидат, до какого мы только могли додуматься… это… Джим Пит. Угу. Трент. О господи! Джим. Да, только существу оттуда и под силу такие вещи. Трент. С вами, парни, животик надорвёшь! Джим. Ещё бы! В нашем деле главное — не унывать. Трент. А вам, ребята, не приходило в голову, как бы это сказать… отправиться на гастроли по стране? Веселить в ночных клубах? Или ещё где? Пит. Ясное дело, приходило. Трент. Так я и думал. Джим. Народ очень интересуется ядерным жанром. Пит. А мы сидим как раз в его грязном чреве. Трент. Ладно. Слушайте, к вопросу о юморе: как вы относитесь к концу света? Пит. Конец света? Джим. Нет, это не решение вопроса. Пит. Ни в какую. Не решение. Трент. Нет, я серьёзно! Пит. Мы — тоже. Трент. О'кей. Даже с моим никудышным обонянием ячто это моя вина. «Что же я упустил?» — спрашивал я себя. смекнул, что здесь пахнет не тем. Будучи человеком скромным, я решил, На другой день я снова сидел в своём офисе в Стэмфорде, просматривал записи, когда вошла Стелла с довольно громоздким пакетом. Стелла. Мать честная, ну и здоровенная штуковина! Трент. Откуда это свалилось, пупсик? Стелла. Не знаю, нашла на лестнице. Кто-то оставил у твоей двери. Пришлось втащить внутрь, иначе не могла выйти. Трент Стелла. Смотри-ка, Майкл… Как только делают такие ящики? Трент. Не знаю. Стелла. Ох ты! Слушай, может быть, есть какая-нибудь инструкция сзади. Трент. На карточке было написано: «Если вам нужна помощь, будьте завтра в десять вечера в Вашингтоне на углу Третьей авеню и М-стрит». И подпись: «Искренне ваш — Глубокое Горло». Открыто! Человек в дверях. Мы готовы, мистер Трент. Трент. Чёрным ходом меня ведут к машине — старому «форду». На заднем сиденье два человека. Сажусь в машину. Никто не произносит ни слова. Машина трогается с места. Туман плывёт с реки Потомак… Насколько я понимаю, мы направляемся к центру столицы. Вскоре здания начинают утопать в тумане сверху донизу. Мы уже не едем, а ползём. Дороги почти не видно. Играет оркестр. И вот я вижу источник этого странного свечения! Мы проезжаем мемориал президента Джефферсона. Он окружён бесконечными рядами огромных юпитеров. Всё пространство вокруг, насколько хватает глаз — заполнено. Как будто привидениями, хотя это, конечно, не так. Судя по всему — какой-то концерт. Сквозь просвет в тумане я вижу, что в толпе много людей в военной форме!.. Машина останавливается. Вижу какую-то афишу, но не могу различить, что на ней написано. Те, кто доставил меня сюда, предлагают покинуть машину и прогуляться. «Как я его узнаю?» — спрашиваю я. «Не беспокойтесь», — говорят они. «Но куда же мне идти?» — «Куда хотите». Я выхожу из машины и бреду навстречу туману. Машина отъезжает. Даже в лучшие времена я не любил толпу, а на сей раз творилось нечто ужасное. Итак, я решаю двигаться в направлении мемориала, который выступал из тумана, как светящийся белый гриб. В ротонде какие-то люди, но их немного. Я смотрю вниз, сквозь облако, и вижу… нет, не могу различить почти никого. И тут я слышу… Голос. Мистер Трент? Генерал Уилмер Трент. Первая задача каждого драматурга… заставить зрителей поверить ему. Между прочим, если вы ещё не догадались, это мой дом в штате Коннектикут или, во всяком случае, его некое подобие; в действительности он совсем не такой, хотя кое в чём похож, давайте не будем придираться в столь поздний час. Нет, по сути он похож! Весьма похож. Очень похож! И сюда прибывает Стоун, чтобы посмотреть, как идут мои дела. Как идут мои дела! Голос мальчика. Папа! Трент. Это мой сын. Ему одиннадцать. Голос мальчика. Кажется, твой продюсер пришёл! Трент. Прекрасно. Ну вот, начинается. Голос мальчика. Сказать маме, чтобы привела его? Трент. Нет. Пусть сам сюда пробирается. Стоун. Трент! Трент. Зов диких предков… Филипп! Ну что ж, рад видеть вас в добром настроении! Стоун. Давненько вас не видел. Трент. Да!.. Верно… кажется, около… месяца, может быть, не уверен, даже… больше. Стоун. Почему отменили встречу? Трент. А! С этим… Э-э, с Глубоким Горлом? Не знаю. Они не говорят… Подозреваю, по соображениям безопасности. Жду, когда назначат вновь. Стоун. Что заставляет вас думать, будто её опять назначат? Трент. Ну, в общем… так они говорят. Стоун. И тем не менее по какой-то причине они не потрудились сообщить вам, почему её отменили. Трент. Нет-нет, ну, безопасность!.. Я имею в виду, знаете ли… они так сказали. Сказали насчёт этого. Слишком опасно встречаться вечером — вот что они сказали. Энн. Одри приехала, дорогой. Трент. Что? Энн Трент. Вон! Вон отсюда! Энн. Что? Трент Одри! Одри. Здравствуй, миленький. Стоун. Не предполагал, что вы составите нам сегодня компанию. Одри. Да и мой клиент тоже. Мне нужно поговорить с тобой наедине, миленький. Трент Одри Стоун. Нет, прошу вас, оставайтесь здесь, уважаемая. Так получилось, что ваше вмешательство весьма кстати, поскольку я обнаружил, что мне немедленно нужно позвонить. Может быть, ваша очаровательная жена покажет мне, где телефон. Энн. Конечно. Одри. Миленький, боюсь, у меня чрезвычайно плохие новости для тебя. Трент. О! Одри. Дай мне что-нибудь выпить. Трент. А-а-а, разумеется. Гм… Одри. Мартини, миленький. Пора бы уж знать. Трент. Да. Конечно. И с… оливкой! Одри. Нет, миленький. С долькой лимона. Трент. Да, конечно. Одри. Понимаешь… Кажется, твой продюсер, миленький, начал судебное дело против тебя. Трент. Что? Одри. Он возбуждает иск против тебя, миленький. За мошенничество. Трент. Мошенничество? Одри. А также за нарушение договора. Трент. Что?? Одри. Тсс… Миленький. Прошу тебя. Трент Одри. Точно не знаю. Вообще-то мне даже не положено знать то, что мне известно. Мартини, миленький — это не с ромом, а с джином. Трент. Я думал, что это… Ах! Прости меня. Итак, как ты это… гм… ты это… э-э-э… Одри. Узнала? Трент. Да. Спасибо. Одри. На этот раз ты, миленький, наливаешь водку. Трент. Да. Извини. Джин! Вот что ты хочешь… Одри. Да, миленький, джин. В мартини входит джин. Я узнала, потому что один из партнёров юридической фирмы, которая ведёт это судебное дело, решил предупредить меня о том, что готовится. Трент. Разве это этично? Одри. Какая уж тут этика… Трент. Тогда зачем же он сделал это? Одри. Очевидно, он твой поклонник. Трент. А! Одри. Теперь уж чересчур много вермута, миленький. Трент. А-а-а. Одри. Пожалуйста, миленький, начни всё сначала. Трент. Так. Уфф! Итак, сколько он хочет? Наверное, аванс? Вот что он хочет? Чтобы я вернул ему этот проклятый аванс? Одри. Боюсь, чуть больше того. Трент. Как это может быть больше? Это всё, что я получил! Одри. Иск предъявлен на пятнадцать миллионов долларов. Трент. Пятнадцать миллионов долларов?!! Одри. Да, миленький, долларов. Трент. Но в этом нет никакого смысла! Одри. Знаю. Совсем никакого. Трент. Что же он думает, сколько у меня денег? Ты уверена, что он просит… именно в долларах? Одри. Да, миленький, в долларах. В долларах, какими платят янки. Трент. Что же он думает, сколько их у меня?!! Одри. Откровенно говоря, не думаю, что он надеется выиграть дело. Трент. Да-а?! Тогда для чего же он затеял всё это? Одри. Мой друг юрист подозревает месть. Трент. Месть? Одри. Да. Трент. За что? Одри. Понятия не имею. Трент. Но это же просто невероятно. Одри. Возможно. Но если бы ты сдал свою рукопись… Трент. Ну полно, Одри! Никто не предъявляет драматургу иск на пятнадцать миллионов долларов лишь потому, что он на пару недель запоздал с представлением рукописи! Ну чего он надеется добиться? Стоун И я полагаю, одни ваши судебные издержки приведут к этому. У вас удивлённый вид? В самом деле, сэр, что же вы думали, я оставлю ваше вероломство безнаказанным? Трент. О чём вы говорите? Стоун. Прошу вас, сэр, не время играть в наивность. Одри. Какое вероломство? Стоун. Есть доказательства, мадам, что ваш клиент всё-таки обнаружил то, что он отправился искать. Трент. Это неправда! Стоун. А я думаю наоборот. Одри. Ты солгал мистеру Стоуну? Трент. Нет. Ничего подобного. Одри. Вы должны извиниться перед моим клиентом. Стоун. Скажите этой леди, как вы поступили. Трент. Не понимаю, о чём вы толкуете. Стоун. А прозвище Глубокое Горло говорит вам что-нибудь? Трент. Встреча была отменена! Стоун. Вот это, сэр, ложь! Одри. Мистер Стоун, извините меня. Если мой клиент утверждает, что встречу отменили, значит, — отменили. Стоун. Несогласен. Одри. Майкл? Трент. Её отменили. Одри. Дело закрыто. Стоун. Этот человек нарушил условия нашего договора. Одри. Мистер Стоун! Трент. Одри… Одри. Разреши мне, миленький! Стоун Одри. У вас что, сэр, плохо со слухом? Трент. Одри… Одри. Я сказала, не вмешивайся! Сама справлюсь! Трент Одри. Миленький, не вмешивайся! Трент. Я солгал!!! Я солгал! Солгал! Я виноват! Одри. Не будете ли вы… столь любезны… Стоун. Выпить? Одри. Да, пожалуйста, что-нибудь… пить… Хорошо бы воды. Или… всё равно… не имеет значения. Трент. Конечно, доверяю. Одри. Тогда почему? Мне нехорошо. Почему? Стоун. Ну что вы! Трент. Это не имеет никакого отношения к доверию. Знаете, кто это был? Тот, с кем я встречался? Так откуда же вы знаете, что встреча состоялась? Стоун. Я пустил за вами слежку, сэр. Как только вы взялись за мою работу. Трент. Блестяще. Стоун. Должен добавить, за всё это время мои агенты ни разу не видели, чтобы вы действительно писали. Трент. Что же вы думаете, я пишу на улице? Я пишу в своём офисе! Стоун. Разумеется. Поэтому-то мы и арендовали офис рядом с вашим. Трент. Что? Чтобы подслушивать? Через стены? Стоун. Да, сэр. И подсматривать тоже. Крохотное отверстие в стене за вашим письменным столом утверждает нас в мысли, что вы не писали. Трент. Не писал? Что вы имеете в виду? Я пишу вот так! Понятно? Перегнувшись через стол! Стоун. Ладно! Значит, вам нетрудно показать мне несколько страниц. Трент. Страниц? Стоун. Сэр, конец света приближается — мне нужны страницы. Трент. Любой может выдавать страницы! Стоун. Хотел бы взглянуть только на ваши. Трент. Никогда не показываю рукопись, пока не кончил. Одри может подтвердить. Одри, ты как себя чувствуешь? Ничего? Как бы то ни было, дело не в страницах! Дело в концепции! Концепция — вот о чём нам следует говорить! Без неё пьеса — ничто. Стоун. Сэр, без концепции пьеса, может быть, — ничто. Но без страниц она и того меньше. Трент. Кто это сказал? Наверное, Аристотель. Одри Трент. О'кей, прекрасно! Вам нужны страницы? Я дам вам страницы! Они у меня здесь… Стоун Трент. Вы правы. А для пьесы нужна концепция! Одри. Майкл… Трент. Я вполне в себе. Правда. Ну а теперь, если вам угодно знать мою концепцию, я изложу. Охотно. Потому что вообще-то я без ума от неё! И поверьте мне, её пришлось долго искать, а если точнее, я нашёл её только вчера. Но ожидание стоило того. Потому что эта концепция превзойдёт все ожидания! Бабах! Вот так! Трах! Вот так-то! Одри. Миленький, ты здоров? Трент. Конечно! Просто страшно взволнован. Скажи мистеру Стоуну, как важно для писателя, чтобы его волновала работа. Одри. О да! Очень важно. Трент. Видите! А если быть откровенным, меня это дело долгое время не задевало. Просто руки опускались. Но сейчас у меня подъём. И всё благодаря этой самой концепции. Теперь пьеса получится забавной. Стоун. Что такое? Трент. Забавной! Её будет забавно писать, забавно смотреть. Одри. О чём мы говорим, миленький, об одной и той же пьесе? Трент. Естественно! О пьесе про конец света. Получится очень весело. Ну что, хотите узнать, что это за концепция? О'кей, вот эта концепция: драматург как бы выступает в роли детектива. Ну как? Стоун. Какой драматург? Трент. Главное действующее лицо этой пьесы. Стоун. А при чём тут драматург? Трент. Он попал в пьесу, потому что он — единственная реальность, за которую я могу зацепиться! Этот драматург получает странное задание от человека, я бы сказал, похожего на вас, доброго человека, человека, наверняка неспособного тащить кого-то в суд. И этот драматург уважает этого человека, потому, что этот драматург, без сомнения, сама соль земли! Хотя, конечно, зло ему не чуждо… Я всё ещё не добрался до истины: честно говоря, просто не мог припомнить, где мы с вами встречались. О'кей. Итак, этот драматург отправляете прямёхонько в Вашингтон с расчётом, чтс если эту тайну и можно где-то разгадать, то только там. И он начинает беседы с теми, кто, как говорят, располагает информацией И эти парни утверждают нечто странное: они говорят, будто нет ничего хуже, как прекратить производство ядерного оружия. И этот драматург задумывается: почему бы это? И продолжает идти по следу, настырный этот парень, он не сдаётся. И весьма скоро, знаете что? Он начинает кое-что понимать. Но не совсем. Никогда до конца. Одри, уверяю тебя, это самая заумная проблема из всех. Сначала она кажется бессмысленной. Потом появляются какие то проблески смысла! А потом ты обнару живаешь ещё меньше смысла, чем вначале! То есть, когда наступает просветление. Когда у тебя просветление, ты соображаешь хуже, чем в самом начале. Теперь я вас спрашиваю: что, весёлая эта пьеса или нет? Конечно, весёлая. А мы даже до половины её не добрались! Стоун. Что произошло там, в Вашингтоне? Трент. Это и есть другая половина. Одри. Миленький! Трент. Дела приняли плохой оборот. Понимаете? Никак не ожидал этого. Одри. Миленький… Трент. Я не верю в то, что я обнаружил. О'кей? Вот так-то. Спрашивается, что же мне теперь делать? Энн. Чай, пожалуйста! Трент Энн. Дорогой, я же пришла не присутствовать на твоей беседе, это твои гости, не мои, просто подумала, может, вам захочется чая со льдом. Стоун. Когда ваша жена ожидает ребёнка? Трент. Гм-гм, ожидает — где? О! Гм-гм, она, кажется, на пятом месяце, значит, через пять. То есть через четыре. Если, конечно, раньше не наступит конец света. Извините, я что-то очень взвинчен сегодня. Энн. Сахар, пожалуйста! Стоун. Ваша жена, она очень грациозна. Трент. Да. Значит, так. Хотите знать, что случилось в Вашингтоне? Посоветуйте мне, что делать дальше, и я расскажу, что случилось. Ну как, идёт? Отлично. Начали. Этот парень, Глубокое Горло, он, значит, говорит: «Что же именно вам непонятно?» А я говорю: ля-ля ля-ля ля-ля. А он говорит: «И к каким же выводам вы приходите?» Ну, я ему сказал. И знаете, что он сказал? Сказал, что я прав. Одри. Не стараешься ли ты донести до нас, миленький, в своём неподражаемом стиле ту мысль, что ты не поверил, что ты прав? Трент. Нет, не поверил. Одри. Даже когда этот человек, которого ты называешь Глубокое Горло, сказал, что ты прав? Трент. Даже тогда. Одри Трент. Так оно и есть. Одри Трент. Ты ещё не знаешь, по поводу чего он сказал, что я прав. Одри. Полагаю, самое время выпить что-нибудь покрепче. Голос мальчика Трент. Нет! Не мешай нам! Ступай в свою комнату! Стоун. И это то самое заключение, которое, по его мнению, справедливо, а по вашему — нет. Трент. Да. Стоун. Хотя к этому заключению вы пришли самостоятельно. Трент. Да. Постойте. Дальше ещё сложнее. Я сказал ему, «О'кей, если я прав, как же так получается, что только мы с вами знаем об этом?» Знаете, что он сказал? Сказал, что это общеизвестно. Все знают. Одри. Это уж, миленький, полная бессмыслица. Трент Одри. Видишь ли… Трент. И?.. Одри. Зачем бы им продолжать работать? Трент. Вот именно! Зачем бы им продолжать работать над тем, что заведомо не срабатывает? Одри. Полагаю, тут заняты люди, которые не могут подыскать себе другую работу. Трент. Ну да! Абсолютно верно. О господи! Одри. Что такое? Трент. Они не верят в то, что им известно. Одри. Что же было дальше, миленький? Трент. Там, в Вашингтоне? Где я брал интервью у всех этих парней? У них кое-что висело на стенах. Буквально у каждого. Помнится, мне подумалось: «Интересно, не принадлежат ли они к какому-то одному клубу?» В общем-то, я не придал тогда этому значения. Обычно на стенах развешивают плакаты с красотками. У этих же парней… у них висели эстампы художника Эшера. Одри Трент. Смотрите. Видите? Конструкция не работает! И всё-таки — да, работает. Она невероятна! И всё-таки вероятна. Одри. Как сооружают такие предметы? Трент. Не очень-то представляю. Одри. С удовольствием повесила бы в своём офисе. Трент. Я бы тоже. Вот ещё картина Эшера, она есть у них у всех. Вниз! Одри. Миленький, что творится у тебя в комнате? Трент. Вверх! Одри. Благодарю тебя, миленький. Трент. О'кей. Я ещё могу принять то, что он, Глубокое Горло, говорил до сих… То есть вижу, что он подразумевает здесь. Понимаю его наглядное пособие! Но то, что он говорил потом… И всё-таки в этом тоже есть, конечно, смысл… Иначе говоря, если первая часть верна… Стоун. А первая часть состоит в том?.. Трент. Люди знают в глубине души, что система не работает… Хотя в определённом ракурсе и кажется, будто она работает. Стоун. А вторая часть? Трент. Вторая часть… она в ответе на вопрос, который я задавал буквально всем: «Зачем нам ещё больше ядерного оружия?» Он сказал, нам нужно больше, чтобы мы смогли нанести ядерный удар первыми. Одри. Что! Трент. Это называется «упреждающим ударом». Одри. Миленький, о чём ты говоришь? Трент. «Упреждающий удар» основывается на посылке, что если ты быстро не ударишь противника в определённой ситуации, он ударит тебя. Это оборонительный акт. Одри. Бить кого-то первым — это оборона? Трент. Если ты знаешь, что он планирует тебя ударить. Одри. А что, если он догадается, что ты знаешь, что он планирует? Трент. То-то и оно! Тогда он должен обороняться от тебя. И он бьёт тебя немножко раньше, чем запланировал. И так до бесконечности. Одри. По этой схеме, миленький, получается что никто ни на кого не нападает. Трент. Верно. Каждый акт агрессии предстаёт здесь как оборона. Эта система опирается на высокие моральные принципы. Одри. Тем не менее что-то с ней не в порядке, Трент. Знаю. Одри. Непонятно только, что! Трент. Головоломка — и всё тут. Одри. Вот это-то как раз и непорядок! Трент. Это лишь один из дефектов системы. Одри. С таким другие уже не понадобятся. Трент. Вообще-то самое смешное, что здесь есть свой смысл. Одри. Какой? Трент. Если тебе известно, что в один прекрасный день система должна рухнуть, значит, ты должен готовиться к этому. Ведь совершенно очевидно: когда она рухнет, кто-то один запустит свои ракеты. И тебе, ясное дело, не хочется, чтобы это был тот, другой. Одри. Поэтому ты запускаешь первым?! Трент. В подобной ситуации всё остальное бессмысленно. Если рассматривать с такой точки зрения, я имею в виду. Значит, таким-то вот образом ты и поступаешь. И как я сказал, нужно готовиться к этому, потому что, когда всё произойдёт, тебе захочется обладать всеми преимуществами, какие только можно добыть. И вот почему тебе нужно больше ядерного оружия. Одри! Извините меня. Голос Трента Алекс, прошу тебя, не играй! Одри. Пожалуйста, не нужно… Алекс!!! Прекратишь ты когда-нибудь!!! Не нужно уходить. Право, я лишь… Одри, послушай. Я сам не верю, понимаешь… Алекс! Энн! Кто-нибудь! Прекратите же этот шум! Он мог бы поиграть позже… Одри. Прошу тебя, миленький, я не могу с тобой больше говорить. Я должна уйти. Прошу тебя. Трент. Но я не верю в то, что рассказал тебе! Одри. Тем хуже, миленький. Теперь, пожалуйста, если ты не возражаешь… Трент. Алекс!!! Одри. Кто только вбил тебе это в голову… Трент. Одри, я пытаюсь объяснить тебе: я не верю в то, что этот человек сказал мне! Одри. Но ты же говоришь, в этом есть какой-то смысл. Трент. Да! Но лишь с одной определённой точки зрения! Одри. Энн знает, чем ты занимался все эти последние месяцы? Трент. Кое-что, не всё. Одри. А Алекс знает? Трент Одри. И утверждаешь, что в этом есть смысл. Майкл, разве в этом может быть какой-то смысл? Что с тобой случилось, миленький? Во что ты превратился? Трент. Вот так вы себе представляли обречённость? Стоун. Не совсем. Нет. Пожалуй, выпью чаю. Трент Стоун. Восхитительные места! Невообразимой красоты, неподвластной воображению. Ну вот: мне довелось побывать там в годы войны, что не доставило никакого удовольствия, и потом ещё раз, в пятидесятых. У меня был близкий друг, учёный из Стэмфорда, он занимался ядерной физикой. Словом, он был одним из тех, кто проводил наши испытания, ядерные испытания, и как-то спросил меня, не хочу ли я отправиться с ним на судне, ну, знаете, таком наблюдательном судне. Моё присутствие там не было бы неуместным, поскольку мои широкие финансовые интересы включают лабораторию и исследовательский центр. Это там, в Калифорнии. Трент. Вы делаете оружие? Стоун. Веду исследовательские работы и конструирую оружие. Да, сэр, это одно из многих дел, которыми я занимаюсь. Не самая главная область моих интересов в этом мире, но одна из них. Я изучал химию и физику в Чикагском университете, всегда интересовался точными науками, отсюда моя любознательность учёного. Я слежу за научными достижениями. Как бы то ни было, мы оказались там, близ острова, известного — что довольно любопытно — как остров Рождества. Итак, мы были на этом судне, на этом военном судне не очень далеко, но на достаточно безопасном расстоянии от места, где должен был произойти взрыв. Они шипели, будто жарились на сковороде. Дымились. Они впитывали в себя столь интенсивную радиацию, что жар будто поглощал их. Их перья полыхали. Они ослепли. И пока ещё не было никакого сотрясения, никаких разрушений от ударной волны, о чём мы обычно говорим, когда обсуждаем последствия таких взрывов. Вместо всего этого были лишь те дымящиеся, бьющиеся в судорогах, чудовищно изуродованные птицы, что падали камнем вниз. И я мог различить пар над внутренней лагуной, там, где мощная вспышка вскипятила поверхность воды. Это ваш сын, я полагаю? Я никогда не встречался с парнишкой, хотя слышал, как вы говорили о нём несколько лет назад. Должно быть, ему сейчас… одиннадцать. Алекс. Это кино? Вы смотрели такое кино? Стоун. То, что я рассказывал? Да, кино. Пожалуй, выпью чаю. Трент Если конец света придёт… он придёт вот так. Стоун Трент. Вам хочется, чтобы он наступил, не так ли? Стоун. Что именно? Трент. Конец света. Хотели бы увидеть, как он нагрянет! Стоун. Нет-нет, конечно, нет, это нелепо! Трент. Я не могу написать эту пьесу! В самом деле, я не знаю, как. Правда, это выше моих сил. Разве вы не видите, я не способен на это! Стоун |
|
|