"Герберт Крафт. Фронтовой дневник эсэсовца (Мертвая голова в бою) " - читать интересную книгу автора

долой!" с военной точностью сорвали головные уборы. Для обозрения открылись
выбритые до блеска черепа, блестящие от пота. Ворота поглотили заключен ных,
которые устремились внутрь лагеря и построились там. Стали подходить другие
такие же и более крупные отряды, с песнями и без, некоторые относительно бо
дрые, другие, которых было гораздо больше, со следа ми измождения на лицах.
Это продолжалось около по лучаса. Постоянно слышалась команда: "Шапки
долой!" Шествие узников замыкала самая большая колонна. Их принужденное
пение было усталым и говорило о мучи тельном прошедшем дне: "...И спросите
вы, и спросите вы, где думы твои, где думы твои? Отвечу тогда я: "На ро дине
милой, на родине милой думы мои!"
В конце строя они тащили товарищей, не способных идти. Каждого два
сотоварища скорее внесли, чем, под держивая, провели в насытившиеся,
наконец, ворота. Пораженные увиденным, мы пошли обратно. Молча сели на
сосновую скамейку. Каждый был занят своими мыслями, которые, однако, были у
всех одинаковые. Что-то необъяснимое и неприятное сразу испортило ве чер.
Это был не только чуждый ландшафт, который сно ва вдруг испортил нам
настроение. По лицам моих това рищей можно было прочесть, что и они не были
готовы к такой неожиданности - но это так и осталось не выска занным. Носы
все еще ощущали неприятный запах ко лонн заключенных, в ушах все еще
слышались их песни, в которых слышался не задор, а отчаяние и покорность. А
еще перед глазами был свалившийся от изнеможения старик...
"Черт возьми!.." - разразился вдруг парень из Ландека - и это он
выругался за всех нас. Мы попытались забыть увиденное, словно нежеланный
подарок. Таким был у нас первый день в Рейхе.
Свисток выдергивает нас из сна: "Подъем!" - раз носится по спальным
помещениям. Пять часов утра. В окне виднеется учебный плац в густом утреннем
тума не. В этот час еще холодно. В одних спортивных трусах и тапочках,
выданных вечером, выбегаем на улицу. Хо лодный туман обдает нас словно
холодный душ из род ных горных источников. Десять минут гимнастики, а по том
пробежка до ближайшего леса. Возвращаемся и бежим в умывальник, чтобы
холодной струей воды смыть с тела пот и песок. Я, как самый младший, сразу
же удостоен чести быть одним из первых разносчиков кофе. Вооружившись двумя
кофейниками, мы отправи лись на кухню, чтобы получить горячий "негритянский
пот" из котлов. На завтрак полагалась еще булочка из пшеницы грубого помола
с кусочком сливочного масла. В семь часов - утренняя проверка. Это наше
последнее построение в нашей старой доброй гражданской одеж де. На вещевом
складе нам подбирали "барахло". Млад ший кладовщик, шарфюрер с манерами
чисто граждан ского человека, с подбором обмундирования не особо
затруднялся. Он сунул каждому из нас в руки белье - белые тиковые кальсоны и
рубаху, бросив короткий взгляд вниз, с грохотом пошвырял каждому под ноги по
паре огромных сапог, налепил каждому на голову поле вую кепку, кинул
галстуки, носки, тренировочные костю мы, которые носило не одно поколение.
Мы приехали не из нищей страны, и хотя были не слишком притязатель ны,
такого все же не ожидали. Нам было совершенно ясно, что нас, как рекрутов,
не оденут во фраки и цилин дры, но выдавать нам эти обноски формы было созна
тельным унижением. Тиковые кальсоны доставали мне только до середины икр,
куртка свисала почти до колен, кепка падала на глаза, а края голенищ сапог
били под коленки. Я осмелился противиться переодеванию в эти смехотворные
обноски, но получил взыскание, и мне приказали, держа все вещи в руках,
сделать сто присе даний.