"Джудит Крэнц. Весенняя коллекция " - читать интересную книгу автора

не по себе - есть в нем что-то обязывающее, почти полусвятое, а это ни к
чему католичке, которая отошла от церкви в столь юном возрасте, что даже не
удосужилась пройти конфирмацию.
В первый же день в Линкольне я сообщила всем, что меня зовут Фрэнки.
Меня долго дразнили, но имя осталось. Родители мои были не в восторге от
такого перевоплощения, но в конце концов сумели, как всегда, убедить себя в
том, что все, что я делаю, великолепно. Я была единственным ребенком,
появившимся на двадцатом году их брака, когда они уже отчаялись иметь
детей. Маме было сорок, отцу - пятьдесят, так что воспитывали меня, как
будущего далай-ламу. Старики мои умерли пять лет назад - погибли в
автокатастрофе. Слава богу, что они хотя бы были вместе.
Я так и живу в нашей шестикомнатной квартире на Брайтон-Бич, почти у
Кони-Айленда. Квартира на девятом этаже, и из нее открывается потрясающий
вид на океан. У меня есть балкон, на котором отлично помещаются несколько
шезлонгов, так что вечерами, когда я сижу там, слушая шум волн и крики
чаек, а над головой у меня звездное небо, мне нетрудно себе представить,
будто я на палубе собственной яхты. Джастин считает постыдным, что я до сих
пор живу в Бруклине. Ей кажется, что мне было бы гораздо лучше в крохотной
супердорогой квартирке на Манхэттене - она ничего не понимает в атмосфере.
Родители мои страстно любили море, поэтому не стали жить на Десятой
авеню, а выбрали этот дом. Достаточно только спуститься на лифте, и ты
оказываешься в ста метрах от пляжа. Вода отличная, песок белоснежный.
Неужели можно сравнивать с этим 70-ю улицу?
В моем детстве это был в основном еврейский район, а так как мой папа
решил, что ближайшая католическая школа слишком плоха для его драгоценной
дочурки, он послал меня в Линкольн, где в дни еврейских праздников я часто
оказывалась единственным ребенком в классе. В школе я только однажды
влюбилась серьезно, причем в еврейского мальчика, но мой единственный
брак - увы! - был с католиком, хуже того, с мрачным ирландцем.
Интересно, как это получается, что ты растешь и сама по себе узнаешь,
что мир полон мужчин, которых не следует принимать всерьез? Мужчин, которых
следует пускать в общественные места, написав у них на лбу: "И пробовать не
стоит". Интересно, почему за версту чуешь, что твоя подружка встречается не
с тем, с кем надо, а свой собственный Страшный суд не умеешь распознать?
Моего звали Слим Келли. Он был и есть отличный спортивный журналист в
"Дейли ньюс", и, когда я его видела в последний раз, он был похож на
молодого Пэта Райли - такой же сильный, целенаправленный, поэтичный. Так
что, сами понимаете, я была обречена. Я была от него без ума и, только
прожив с ним полгода, утомилась от его дурного характера. Три года спустя,
при разводе, мы так устали от бесплодных попыток сохранить семью, что
единственным предметом обсуждения было то, кто останется завсегдатаем в
"Большом Эде" (это наш любимый бар). Подкинули монетку, и победа осталась
за мной. С тех пор прошел год, и все это время я живу по собственной воле
совершенно одна. Называйте это как хотите - добродетелью, воздержанием,
безбрачием.
Мужчины меня не интересуют. Ни один.
Да и к чему они, если есть "Большой Эд"? С социализацией у меня все в
порядке. Джастин от этого только зубами скрежещет: она предвидит, что я там
стану вечным символом одинокой бабы.
А лучшим в Бруклине баром "Большой Эд" стал главным образом из-за