"Владислав Крапивин. Граната (Остров капитана Гая) " - читать интересную книгу автора

лезешь, я тебя уже убил!.. А вы вообще не по правилам, с той стороны
договорились не нападать!.. Кто не по правилам? Вы сами хлыздите!"
Здесь такого нет. Может, в этих краях у ребят другие характеры, а
может, просто удачная подобралась компания.
Гай познакомился со здешними мальчишками через неделю после приезда.
...В первый выходной, когда Толику не надо было идти в лабораторию, они
отправились в Херсонес. Бродили среди серых стен и башен, среди засыпанных и
заросших древних кварталов, среди колонн разрушенных храмов, по желтым
скалистым обрывам и каменистым пляжам, где волны перекатывали крупную
гальку.
Толик то хватал Гая за рубашку, когда он пытался нырнуть в черный лаз
подземелья или вскарабкаться по отвесу башни, то поторапливал, если он
замирал надолго над притаившимся крабом или плоским камнем с полустертыми
непонятными буквами.
...Где-то в этих местах двадцать пять лет назад тяжелая мина разнесла в
пыль, перемешала с землей и горячей щебенкой старшего политрука Сергея
Васильевича Нечаева, который был отцом Толика. И дедом Гая. И в самые
озорные минуты веселость Гая была словно припорошена пепельной пыльцой.
А Толик, видимо, не замечал этого.
Впрочем, печали Гай не чувствовал. И стесненности в душе, какая
возникает на кладбище или просто при мысли о смерти, тоже не было. Было
другое чувство, хорошее. Тайная ласковость к этой земле.
Удивительная была земля - с загадками, кладами, легендами. С теплыми
камнями старинных стен, с запахом спелых трав и моря... И оттого, что частью
здешней кремнистой почвы, травы и песка стал когда-то его дед, Гай ощутил
эту землю своей.
Вдохнул воздух Херсонеса и с облегчением понял, что он не гость.
А до той минуты чувствовал себя приезжим.
Севастополь ошеломил Гая блеском нестерпимо-синей воды, режущей глаза
белизной домов и корабельных рубок, буйной зеленью незнакомых деревьев,
излишне ярким своим сверканьем. Гай ходил по улицам с Толиком и один,
смотрел во все глаза, удивлялся и радовался, но робел в душе. Подавив
робость, он лихо взбегал по каменным трапам к памятникам, с размаха
запрыгивал верхом на горячие от солнца пушки старых бастионов, храбро гладил
местных лохматых псов и лихо подскакивал под разлапистыми ветками, срывая на
бегу каштаны.
Так в фойе кинотеатра притворяется независимым и беззаботным пацан,
проскользнувший без билета.
Казалось бы, откуда у Гая эта неуверенность? Ведь приезжего люда в
городе было, пожалуй, не меньше, чем коренных жителей. К тому же Гай ничем
не отличался от местных мальчишек. За два летних месяца он дома успел
загореть получше многих южан, а волосы выцвели до льняной белизны. С пирсов
и камней нырял он не хуже здешних ребят (а плавать в соленой воде было не в
пример легче, чем в речной). Однако в глубине души у Гая гнездилось
боязливое отчуждение: город был не его.
И лишь в Херсонесе Гай вздохнул, словно сбросил тесную, не свою,
надетую по ошибке куртку. Или словно из дальней поездки вернулся к себе, на
знакомую улицу. Хотя родную улицу Гая ничто здесь не напоминало. Была
солнечная тишина древних берегов и необъятность увиденного с обрывов моря...
На следующее утро Гай отпросился у Толика сюда один. Поклялся, что не