"Авенир Крашенинников. Затишье " - читать интересную книгу автора

От Разгуляя Костя наугад свернул направо. Заснеженный склон оврага
круто падал вниз. В середине курился глазок проруби, и женщина в платке
гасила его ведром. Слева было что-то вроде моста, какие-то деревянные
строения с трубами, дальше высилась широкоплечая старинная церковь с
маленькой головой. А прямо перед ним подымался другой склон оврага. Четыре
деревянных сарая стояли наверху. Над крышами грибами замер дым. Маленькие
фигурки людей выбегали из сараев, суетились около неприкрытых снегом
штабелей кирпича. За сараями был лес, редкий, вырубленный, страшный в своей
оголенности. И над его макушками откуда-то издалека, едва различимо, плыл
колокольный звон. Костя насторожил слух: нет, только почудилось! Направился
к центру города...
Одноэтажный, но внушительный дом губернатора с гербом над парадным
подъездом, городская управа, женское Мариинское училище первого разряда,
гимназия, военное училище топографов и писарей - все это тяготело к центру,
к Сибирской улице. В торговых рядах перед праздниками было шумно, пестро.
Дорогие шубы, тулупы, армяки. Купцы щелкали тяжкими портсигарами, бренчали
брелоками, распахнув меховитые отвороты. Стылыми голосами кричали мальчишки,
сбитенщики, торговцы щами, вареным горохом. На горшках с варевом сидели
задастые тетки - чтоб не остывало. Желтый испитой старик с застывшей на
кончике носа каплей встряхивал бумажными листками, бормотал - больше для
себя:
- Вот "Дядя шут гороховый со племянники, чепухой и дребеденью", вот
"Смех и горе", вот "Говорун", вот "Ороскоп кота", басня господина
Федорова...[1]
Ниже, у самого берега Камы, степенные строгановские приказчики отмеряли
манерками соль. Народу здесь было немного, и Костя быстро миновал ряды.
Оказался над обрывом. Под ним - захороненные снегами причалы, баржи, широкая
волнистая равнина, по которой бежал леденящий ветер. На той стороне косматым
ворсом курчавились леса, расстилались до самого дымчатого горизонта.
Незаметно для себя очутился Костя под кафедральным собором. Высокий
шпиль нес в туманное небо золоченый крест, посвечивали колокола на
звонницах. Литые круглые колонны перед входом, между ними нищие, старухи в
черном. Озябший Костя поднялся по ступеням, вошел в густое от запахов ладана
и воска тепло.
В соборе в этот час было гулко и пусто, горели яркими точками лампады
под гвоздями на бледных ногах Христа, под образами: Царские врата из
деревянных искусных кружев были заперты. Золотым, зеленым и красным матово
отливала роспись иконостасов. Кособокий старик в потрепанной, закапанной
воском рясе нес в обеих ладонях пучок свечей, сердито оглядел Костю.
Бочарову стало неловко, и он заторопился на холод.
Бездеятельность угнетала. Были бы книги - хоть они помогли бы коротать
время. Дни тянулись длинные, никчемные. И опять вызревала обида: за что, за
что? Да и кому он нужен, для чего живет? Стужа высекала слезы. Костя побежал
к Разгуляю, стуча зубами, задыхаясь от жалости к себе...
Хозяйка стала совсем незаметной, шуршала в углах либо, двигая губами,
словно пережевывая что-то, читала толстую, в медалях воска, книгу "Ветхого
завета". Костя гадал: какими-то бедами или одинокой жизнью своей так измаяна
вдова, и жалел ее. Она кормила его и никогда ни о чем не спрашивала, ничего
не рассказывала сама. Он ни разу еще не видел ее лица, затемненного платком,
не мог определить, какого цвета у нее глаза. Она молилась, он не мог