"Авенир Крашенинников. Затишье " - читать интересную книгу автора

концерта и лотереи в пользу бедных.
Немногочисленные пермские дворяне, бесчисленные купцы и чиновники,
офицеры гарнизона, их жены, дочки и сынки сбились с ног. Дворяне обновляли
платье. Купцы ухаживали бороды. Дамы объявили голодовку, сели на диеты.
Костя пропускал такие разговоры мимо ушей. А теперь вдруг насторожился:
Иконников сказал, что единственно с кем полезно на балу встретиться, так это
с полковником Нестеровским.
Полковник будет на балу. Значит, и Наденька! Костя даже наклонился,
чтобы никто не заметил его лица. Господи, что бы он сейчас отдал, лишь бы
попасть хоть на порог Благородного собрания!
- Александр Иванович, - не выдержал он, - Александр Иванович,
административным туда можно?
Иконников живо глянул на Костю, отодвинул чашку:
- У нас такого еще не бывало... Но, по-моему, служишь, значит, можно.
Беру на себя.
Бочаров даже поперхнулся от радости.
- Только вот, - он посмотрел на потертые локти своей куртки.
- Пустяки, - сказал Иконников, - ростом мы почти одинаковые. Найдем
что-нибудь.
Анастасия весело закивала.

И стоят, как солдаты, вытянутые колонны. Возле них зимние, в коврах и
медвежьих полостях, экипажи. Лошади под попонами скут ногами, вздрагивают.
Кучера сошлись у одной, хохочут, соображают маленько согреться. А окна
Благородного собрания пылают ярко, широко.
В стороне - зеваки. Постоят, позубоскалят - и по своим делам. А на их
место - другие. Полицейский наряд бдительно и грозно охраняет подступы. Еще
бы, ведь на балу сами господин губернатор и жандармский подполковник
господин Комаров!
По парадному крыльцу, основательно припоздав, подымаются Иконников,
Михель и Бочаров. Бочарова и не узнать: он в пальто с меховым воротником, в
высокой шапке. Под пальто манишка подпирает подбородок, под пальто
коричневый сюртук, узкие брюки со штрипками. Все это мешковато немного, хотя
Анастасия и подгоняла.
Иконников ведет его в вестибюль. Там уже пусто, запахи пудры, духов,
женского пота, дорогого табаку. Ловко подлетает завитой малый, принимает от
Иконникова шапку. Костя раздевается сам, неумело поправляет галстук.
Втроем идут они к зале по навощенному паркету, в котором опрокинуто
горят люстры. Полудетские голоса слаженно выпевают гимн.
- Боже, царя храни! - подымает глаза подпоручик Михель, приоткрывает
дверь. Запах гнили, который отвращал Иконникова на заседаниях, тяжело бьет в
ноздри.
Ждать пришлось недолго. Гимназисты овцами затопотали по сцене, покидая
ее, завизжали колесики рояля, юный Пантюхин, гусем вытянув шею, надрывно
проговорил романс. Зааплодировали и повалили из зала. На хорах, послушная
жезлу господина капельмейстера Немвродова, грянула музыка.
Глаза у Кости разбежались. Он потерял в толпе Иконникова и Михеля,
спрятался за колонну. Все пестрело, мерцало, плыло вокруг.
Городской голова Колпаков, носатый, кривоногий, толстый, борода веером,
вел под руку миловидную маленькую жену. Глаза у нее отрешенные, под ними