"Эрнесто Че Геваро" - читать интересную книгу автора (Лаврецкий Иосиф)

БЕССМЕРТНОЕ ДЕЛО РЕВОЛЮЦИИ

Враги убили Че. Они спешили убить его. Почему?

Совершенно очевидно, что, вероломно убивая раненого, связанного пленника, его враги не только стремились утолить душившую их жажду мести. Убийство Че было не обычное, а политическое преступление, ибо живой Че, хоть и плененный, хоть и в оковах, хоть и израненный, представлял для его врагов все еще огромную опасность.

Вряд ли Баррьентос удержался бы у власти, испытав на себе филиппики подсудимого Че, а уж его американским патронам пришлось бы не слаще. Держать же живого Че без суда за решеткой было бы для них не менее опасным. Весь мир поднялся бы на защиту Че, и, пока ой оставался бы в темнице, спокойно не могли бы спать ни «гориллы» в Ла-Пасе, как и в других странах Латинской Америки, ни их дрессировщики в Вашингтоне.

Только со смертью Че они вновь надеялись обрести покой и уверенность в себе.

Они убили его еще и потому, что были уверены: их отвратительное преступление останется нераскрытым.

Когда в тот же день, 9 октября, еще не остывший труп Че был доставлен вертолетом в Вальегранде и сдан в местную больницу врачам на предмет констатации смерти, то представители боливийского командования заявили журналистам, что Че скончался от ран, полученных в бою в ложбине Юро.

Но сами же буржуазные журналисты помогли разоблачить эту ложь.

Во-первых, еще до того, как была пущена в ход эта лживая версия, Овандо бахвалился перед журналистами, что Че якобы заявил, оказавшись в плену: «Я потерпел поражение». Однако и врачи, осматривавшие труп Че в Вальегранде, и журналисты, которым было предоставлено такое же право, и сделанные ими снимки неопровержимо свидетельствуют, что на теле Че было 9 пулевых ран, из них по крайней мере две были смертельные: рана в сердце и рана в шею. Из этого следовало, что если Че получил эти раны в бою, то он не мог сделать заявление, которое приписывал ему Овандо, если же он сделал такое заявление, то, значит, он был убит, уже находясь в плену у «рейнджеров».

Журналисты разыскали десятки свидетелей, которые подтвердили, что Че был доставлен в Игеру с одним пулевым ранением в ногу, что там его пытались допрашивать, что он говорил с учительницей, наконец, что его убил Марио Теран. Никто не подвергал сомнению и того факта, что Вилли и Чино были действительно расстреляны в комнате рядом с Че, хотя о них тогда меньше всего говорилось в печати.

Журналисты стали задавать по поводу всех этих фактов «нескромные» вопросы представителям боливийских властей, которые не могли связать концы с концами и с каждым новым «пояснением» и «опровержением» все больше запутывались и выдавали тех, у кого руки были обагрены кровью Че.

Естественно, что главным ответственным — из боливийцев — за убийство Че все называли президента генерала Баррьентоса, который счел необходимым опровергнуть возводимые на него обвинения, заявив корреспонденту «Вашингтон пост» следующее: «Солдаты, захватившие Че, не обращались в Ла-Пас за инструкциями и не получали от нас приказа убить его. В этом не было необходимости. Военные части уже имели приказ не брать пленных. Слишком часто партизаны, обещая сдаться в плен, встречали их огнем. Лично я предпочитал бы иметь его пленником, чтобы навсегда разрушить миф Гевары. И так как я президент и обязан изыскивать средства, чтобы помогать Боливии, я рассмотрел бы любое предложение передать его живым Фиделю Кастро или любому другому за, скажем, 20 миллионов долларов».

Все было ложью в этом трусливом и постыдном заявлении.

Когда стало очевидным, что скрыть от мировой общественности правду об убийстве Че становится все труднее, боливийские власти пошли на новое преступление: они скрыли труп Че.

10 октября труп Че исчез из Вальегранде. По одним заявлениям Баррьентоса и Овандо, труп Че был захоронен в Боливии в только им известном месте, по другим же их заявлениям — тело Че подверглось кремации, а прах — захоронению. Ходили слухи и о том, что труп Че был передан ЦРУ, агенты которого увезли его в американскую зону на Панамском канале.[43]

Точно установлено одно: прежде чем избавиться от тела Че, носившего на себе доказательства их вины, убийцы сняли с его лица маску и отрубили кисти его рук, заспиртовав их. Им были нужны доказательства, что их жертва — действительно Че. Они опасались, что народы не поверят, что эти пигмеи могли одолеть такого гиганта, каким был Че.

Но их опасения были напрасны. Сомнений быть не могло, что Че погиб, что его уже нет в живых. И одним из первых, кто за пределами Боливии признал этот факт, был сам Фидель Кастро.

Уже с 10 октября кубинская печать изо дня в день публиковала самые различные сведения о трагических событиях в Боливии, в том числе различные подробности и версии о гибели Че. Хотя все эти сведения печатались без комментариев, народ понимал, какую страшную правду они несут.

15 октября это подтвердил Фидель Кастро в своем выступлении по телевидению и радио. Вождь кубинской революции подробно осветил обстоятельства гибели Че и разоблачил его убийц, лихорадочно пытавшихся замести следы своего преступления. В заключение Фидель Кастро прочитал постановление Совета министров Кубы, в котором отмечались заслуги Че в борьбе кубинского народа и народов Латинской Америки за их освобождение от империалистического гнета. Объявлялся 30-дневный траур, и 8 октября провозглашалось «Днем Героического партизана». Учреждалась комиссия по проведению траурных мероприятий и увековечению памяти Че — во главе с Хуаном Альмейдой.

18 октября в 8 часов вечера на площади Революции в Гаване, где народ столько раз приветствовал Че, десятки тысяч жителей кубинской столицы в глубоком молчании слушали слова Фиделя Кастро о героических подвигах и трагической гибели того, кто жил, боролся и отдал свою жизнь за свободу и счастье народов Латинской Америки…

Гибель Че потрясла и взволновала трудящихся всех стран. В Гавану нескончаемым потоком шли послания с соболезнованием от коммунистических партий и других прогрессивных организаций, от деятелей международного рабочего движения.

17 октября 1967 года Центральный Комитет Коммунистической партии Советского Союза направил в адрес Центрального Комитета Коммунистической партии Кубы товарищу Фиделю Кастро телеграмму следующего содержания:

«Коммунисты Советского Союза с глубокой скорбью восприняли весть о героической гибели товарища Эрнесто Че Гевары.

Товарищ Че Гевара погиб за великое дело освобождения народов от гнета и эксплуатации. Он навсегда останется в нашей памяти как мужественный революционер, человек высокой душевной чистоты и беспримерной самоотверженности».

18 октября эта телеграмма была опубликована в «Правде», где также был напечатан некролог об Эрнесто Че Геваре, подписанный Генеральным секретарем Л. И. Брежневым и другими членами Политбюро ЦК КПСС.

Что касается Латинской Америки, то там гибель Че вызвала такую волну возмущения и гнева против империализма США и его боливийских слуг, такое глубокое чувство солидарности с подвигом Че, которые по своему накалу и эмоциональности можно было сравнить разве только с волной солидарности, захлестнувшей континент в связи с победой кубинской революции в 1959 году.

Смерть Че породила тысячи и тысячи новых врагов империализма в странах Латинской Америки, еще более обострила классовые противоречия в этих странах. Весьма характерно, что даже многие буржуазные газеты как в США, так и в Латинской Америке писали в эти дни, что гибель Че ничего не решает, ибо, пока народы Латинской Америки будут жить в нищете, здесь неизбежны новые социальные потрясения, появление еще более мощных революционных движений, чем то, которое возглавлял расстрелянный в безвестной сельской школе в Игере Эрнесто Че Гевара.

Нам предстоит рассказать еще о некоторых фактах, имеющих отношение к пребыванию Че в Боливии, в частности к обстоятельствам его смерти.

Когда погиб Че, в Камири все еще продолжался процесс над Дебрэ, Бустосом и другими участниками партизанского движения. Теперь, со смертью Че, отпала необходимость для боливийских властей в продолжении этого фарса. 17 ноября военный суд осудил Дебрэ и Бустоса на 30 лет тюремного заключения, провокаторы тоже получили «сроки», что не помешало им сразу же обрести свободу.

Дебрэ и Бустос просидели в заключении в том же Камири до января 1971 года, когда были амнистированы и высланы в Чили. Месяц спустя Дебрэ прибыл на Кубу. Кубинская печать сообщила, что Дебрэ выступит перед журналистами с рассказом о своих боливийских злоключениях, но такой пресс-конференции не последовало. Вскоре он покинул Кубу и вернулся в Европу, где опубликовал книгу о беседах с Сальвадором Альенде, нынешним президентом Чили.

В июле 1968 года весь мир облетела сенсационная новость: Фидель Кастро объявил в Гаване, что кубинское руководство получило из Боливии от одного своего доброжелателя фотокопию дневника Эрнесто Че Гевары и что, убедившись в его подлинности, решило опубликовать его большим тиражом на Кубе для бесплатного распространения. Кубинское руководство также решило безвозмездно передать зарубежным издательствам копию дневника для его опубликования за границей.

В Ла-Пасе Фиделя Кастро попытался опровергнуть президент Баррьентос. Он заявил, что все фотокопии дневника Че находятся под его личным контролем и что Фидель Кастро может представить или подложную копию дневника, или часть его, склеенную из разрозненных мест, опубликованных в разное время самим боливийским правительством.

3 июля 1968 года Фидель Кастро выступил по гаванскому телевидению и представил для всеобщего обозрения фотокопии дневника Че, а также других документов, захваченных боливийскими властями при его пленении. Глава кубинского правительства разоблачил постыдные махинации боливийских высоких чинов, пытавшихся на протяжении восьми месяцев продать иностранным издательствам дневник своей жертвы чуть ли не за миллион долларов.

Сомнений быть не могло: дневник Че и все другие документы из его рюкзака, хранившиеся до сих пор за крепкими замками в сейфах президента Боливии и ЦРУ в Вашингтоне, оказались в Гаване, и теперь революционная Гавана, а не Ла-Пас и Вашингтон, обнародует их.

Через несколько дней президент Баррьентос был вынужден признать, что Гавана действительно обладает подлинными фотокопиями документов Че. Но если это было так, то возникал другой законный вопрос: кто их передал в Гавану? Не подлежало сомнению, что передать их могло только очень высокопоставленное лицо. Но кто?

Ответ на этот вопрос не заставил себя долго ждать. 19 июля того же года из Боливии бежал в Чили министр внутренних дел Антонио Аргедас, один из самых доверенных людей президента Баррьентоса. Аргедас заявил чилийским журналистам, что на протяжении ряда лет он являлся агентом ЦРУ и что именно он, решив порвать со «зловещей бандой, которая плетет заговор против человечества», переслал документы Че в Гавану.

То, что последовало вслед за этим, было похоже па детективный фильм. Аргедас из Чили направился в Лондон, потом в Нью-Йорк, потом в Лиму. Всюду он делал различного рода, часто противоречащие друг другу заявления. В Лиме Аргедас неожиданно объявил, что возвращается в Ла-Пас, где готов предстать перед судом и ответить за свои действия.

Действительно, Аргедас вернулся в Ла-Пас, где был арестован. Его судил высший военный трибунал, но судил при закрытых дверях, и, о чем там шла речь, некоторое время оставалось тайной. Стало известно только, что суд не вынес никакого решения по его делу, а самого Аргедаса освободил.

Год спустя Аргедаса пытались убить неизвестные в Ла-Пасе, где среди бела дня в него стреляли из пулемета из мчавшейся машины. Аргедас был ранен, пролежал в госпитале, по выходе из которого укрылся в мексиканском посольстве.

В сентябре 1969 года власти разрешили ему покинуть Боливию, и Аргедас с семьей уезжает в Мексику, а некоторое время спустя обосновывается на постоянное жительство в Гаване.

Вскоре после этих событий фотокопии тайного судебного дела Аргедаса — 250 фотоотпечатков — очутились за границей, и выдержки из него стали появляться в печати разных стран Латинской Америки и Европы.[44] Затем протокол этого процесса был полностью опубликован в книге аргентинского публициста Грегорио Сельсера «ЦРУ в Боливии». Некоторые места из этого дела мы уже цитировали. Аргедас в своих показаниях перед судом разоблачал подрывные действия ЦРУ и его агентуры в Боливии. Объясняя свои действия, Аргедас заявил суду: «Я покинул страну, так как, выполняя обязанности министра внутренних дел, убедился в том, что моя родина в значительной степени лишилась своего национального суверенитета, что североамериканские службы в Боливии всемогущи. Я стал жертвой правительства Соединенных Штатов».

Аргедас признал, что именно он передал дневник Че в Гавану, сделал он это безвозмездно и из патриотических побуждений. «Из бесед с североамериканскими чиновниками, — сказал Аргедас суду, — я выяснил, что североамериканское правительство хотело вызвать широкий интерес к содержанию походного дневника майора Эрнесто Гевары, дабы затем дать дневнику собственную версию и внести значительные изменения в оригинал с целью оправдать многостороннюю вооруженную агрессию против Кубы и массовые репрессии внутри страны. То есть была задумана провокация с выпуском фальшивого или далекого от подлинного текста дневника».

Документы процесса Аргедаса дают обильную пищу для размышлений о том, каково было в действительности политическое лицо этого не совсем обычного персонажа боливийской драмы.

— Вы коммунист? — спросил Аргедаса председатель суда.

— Я марксист-гуманист, — не моргнув глазом ответил обвиняемый.

— Какого вы мнения о Геваре?

— Он герой, пример для всей Америки.

— Расскажите суду, были ли вы знакомы с Эрнесто Че Геварой и братьями Передо и какие отношения вы с ними поддерживали?

— Я не имел чести лично знать майора Эрнесто Гевару. С майором Инти Передо у меня было шапочное знакомство. Что же касается майора Роберто Передо (Коко), лично я его глубоко уважал, хотя никогда не поддерживал с ним связей политического характера.

С опубликованием подлинного дневника Че в Гаване провокационные планы ЦРУ провалились.

Но Аргедас, проявивший немало личного мужества во всех этих делах, ибо, пока добрался до Гаваны, он ходил по острию ножа, передал кубинцам не только документы из рюкзака Че. Об этом сообщил Фидель Кастро в 1970 году, выступая на митинге в честь 26 июля.

«Я хочу сообщить вам следующее, — сказал тогда глава кубинского правительства, — после истории с дневником д-р Аргедас продолжал бороться и старался переправить в нашу страну гипсовый слепок с лица Че, маску, которая была сделана там в день, когда он был убит, и, кроме того, он сохранил и переправил в нашу страну кисти рук Че Гевары.

Руки Че хорошо сохранились. Кубинские специалисты приложили для этого особые усилия.

Традиции нашей страны известны. Она хоронит своих сынов. Это традиция. У каждого народа есть свои традиции. Масео, Марти были похоронены. И так мы будем поступать всегда. Но мы задались вопросом: „Что делать с руками Че?“

Это его плоть, единственное, что у нас осталось от пего. Нам даже неизвестно, удастся ли нам когда-нибудь найти его останки. Но у нас есть руки, которые практически в целости и сохранности.

И именно поэтому мы желаем задать народу вопрос, каково его мнение по этому поводу. (Возгласы: „Сохранить их!“)

Сохранить? Тогда мы хотим вынести на суд народа такое предложение: уже сделана копия с маски, и мы можем сделать таким способом много репродукций и сохранить оригинал маски. Можно также хранить руки Че в стеклянной урне и поставить ее здесь, у статуи Марти, в каком-нибудь зале в день очередной годовщины его гибели. Это руки, в которых он держал оружие, ведя борьбу за освобождение, руки, которыми он писал, излагая свои блестящие мысли, руки, которыми он работал на плантациях сахарного тростника, в портах, на стройках. И можно сделать нечто вроде музея Че, если вы захотите, нечто вроде временного музея.

Че не принадлежит нашей стране. Че принадлежит Америке. И в один прекрасный день эти руки будут находиться там, где пожелают народы Америки. А пока наш народ будет хранить их и будет заботиться о них…

Итак, в ближайшую годовщину гибели Че Гевары мы откроем это помещение, где будут находиться его маска и его руки и куда сможет свободно приходить народ и осматривать их. Хотя нужно признать, что в такой момент любому человеку будет трудно. Я знаю, что на многих товарищей даже сама эта идея произвела большое впечатление, оказала сильное воздействие. Я понимаю, что такое же воздействие это окажет и на всех вас.

Перед началом митинга здесь была Алеидита (Алеида Марч — жена Гевары. — Авт.). Я разговаривал с ней, и я сказал ей об этом, чтобы не застать ее врасплох. Ее глаза немного покраснели, из них выкатилось несколько слезинок, но она сказала: „Да, хорошо“.

Так что подруга Че знала об этом. Отец знал об этом. Об этом знало всего несколько человек. Дети, например, об этом не знали.

Так или иначе, мы всегда будем крайне признательны д-ру Аргедасу за то, что он сделал.

Че убили, но не смогли помешать тому, чтобы его дневник попал на Кубу. Старались сделать так, чтобы его тело исчезло, но не смогли помешать тому, чтобы его руки оказались на Кубе. Неизвестно, для чего сделали его маску, но ничто не могло помешать тому, чтобы она попала в руки кубинского народа.

Справедливая идея, дело Че, его достоинство, его величие сделали то, что казалось невозможным. Человек, который официально был в составе боливийского правительства, ведшего борьбу против Че, рисковал жизнью не один, а много раз, чтобы спасти дневник Че и переправить его на Кубу, а затем чтобы спасти руки и маску Че и переправить их нам.

Вот об этом я хотел сказать вам».

Когда смотришь на события, которые произошли в Латинской Америке после гибели Эрнесто Че Гевары, невольно вспоминаешь совет известного уже читателю Тэда Шульца, автора книги «Ветры революции», заклинавшего своих коллег не следовать правилам рассудка или логики, анализируя здешнюю действительность. Главное же, предупреждал Шульц, не пытайтесь предсказывать ход событий, если не хотите остаться в дураках: сцена слишком заполнена актерами, они действуют слишком быстро, движимые видимыми и скрытыми пружинами огромной силы.

Действительно, вряд ли самый опытный наблюдатель латиноамериканской политической сцены мог в дни гибели Че предсказать то, что произошло на этом континенте некоторое время спустя. События же здесь развивались следующим образом.

В ночь со 2 на 3 октября 1968 года в Перу власть взяло в свои руки высшее командование перуанской армии, образовавшее военное правительство во главе с генералом Хуаном Веласко Альварадо. Прогрессивная общественность встретила настороженно военный переворот в Перу, однако вскоре новые военные власти в этой стране своими действиями доказали, что они пришли к власти вовсе не для защиты интересов помещиков и иностранных монополистов. Наоборот. Правительство генерала Веласко Альварадо в короткие сроки национализировало собственность американской «Интернэшнл петролеум компани», осуществило радикальную аграрную реформу, установило дипломатические отношения с Советским Союзом и другими социалистическими странами.

Прошло два года, и в Чили на президентских выборах победил блок Народного единства, объединяющий все прогрессивные революционные силы страны. Президентом Чили стал лидер блока — Сальвадор Альенде. Впервые демократическим путем, через избирательные урны в одной из стран Латинской Америки к власти пришли революционные силы. Озлобленная их бескровной победой, реакция пыталась убийством военного министра генерала Шнейдера и другими действиями спровоцировать гражданскую войну, но ее происки потерпели провал. Правительство президента Сальвадора Альенде, опираясь на единство революционных сил и поддержку трудящихся, укрепило свои позиции и приступило к осуществлению намеченных преобразований: национализировало главное богатство страны — медь, убыстрило проведение аграрной реформы, стало осуществлять независимую внешнюю политику, восстановив дипломатические отношения с Кубой и другими социалистическими странами.

События в Перу и Чили не прошли бесследно и для Аргентины. Правительство этой страны, возглавляемое генералом Лануссе, высказалось вопреки планам Пентагона за сотрудничество с Перу и Чили на основе взаимного невмешательства и уважения суверенитета.

Не менее знаменательные события произошли в эти годы в Боливии, 27 апреля 1969 года президент Баррьентос погиб в авиационной катастрофе.[45] Его место занял вице-президент Силес Салинис. Пять месяцев спустя, 26 сентября того же года, в результате очередного военного переворота президентом был провозглашен генерал Альфредо Овандо Кандия. Но он уже не мог править страной традиционными методами своих предшественников. Чтобы удержаться у власти, Овандо был вынужден не только говорить о защите национальных интересов, но и кое-что сделать реальное в этом направлении.

Подражая перуанским генералам, он национализировал собственность «Боливиэн галф ойл компани» — филиала крупной американской нефтяной монополии «Галф ойл корпорейшн». Он тоже установил дипломатические отношения с Советским Союзом и даже пытался возложить всю ответственность за гибель Че Гевары на покойного Баррьентоса, утверждая, что когда судьба Че решалась в боливийском правительстве, то он, генерал Овандо Кандия, голосовал против убийства героического партизана. Более того: Овандо стал говорить о позитивном вкладе Эрнесто Че Гевары в развитие боливийской революции. Гевара, сказал в одном из своих выступлений Овандо, «боролся другими средствами за идеал великой латиноамериканской родины, за который боремся и мы».

Поведение Овандо вызвало резкое недовольство на Капитолийском холме в Вашингтоне. В конфиденциальном докладе правительства США сенатской комиссии по иностранным делам Овандо был назван «оппортунистом без идеологии и политических убеждений». Это стало известно боливийскому правительству, которое устами своего министра информации Альберто Бэйли обвинило презренных янки в подрывной деятельности. «Они, — заявил Бэйли, — обвиняют в коммунизме всякое правительство, ставящее интересы своей страны выше интересов крупных империалистических американских корпораций, которые уже лишили наши страны стольких богатств, сделав нас беднее, чем когда-либо».

Но действия Овандо, хотя и вызывали недовольство Вашингтона, не прибавляли ему друзей среди боливийцев, в частности среди офицерства, на поддержку которого он рассчитывал в первую очередь.

Американская агентура в армии, в особенности офицеры, принимавшие непосредственное участие в карательных антипартизанских акциях, считали Овандо чуть ли не предателем, в то же самое время для патриотически мыслящих офицеров Овандо, правая рука Баррьентоса, оставался одиозной фигурой, руки которого обагрены кровью Че.

Лишившись поддержки тех и других, 6 октября 1970 года Овандо был свергнут. Некоторое время в стране господствовала неразбериха. Одновременно шесть военных заявляли, что они являются президентами страны. Дело кончилось тем, что в президентском дворце в Ла-Пасе утвердился генерал Хуан Хосе Торрес, который при Баррьентосе был начальником генерального штаба.

Торрес выдвинул прогрессивную программу социальных преобразований, его поддержали трудящиеся — шахтеры, крестьяне. Торрес восстановил демократические свободы, освободил политических заключенных, в том числе и Дебрэ. Однако и он не смог удержаться у власти: в августе 1971 года его, в свою очередь, свергли. Демократические силы Боливии, раздробленные, оказались не в состоянии оказать действенное сопротивление реакции. Знаменательно, что в эти дни борьбы за власть мужественно и решительно выступал на стороне народа полковник Рубен Санчес, тот самый Рубен Санчес, который в одной из стычек 10 апреля 1967 года был взят в плен партизанами Че. По-видимому, этот эпизод сыграл положительную роль в жизни этого военного, ставшего одним из ближайших сотрудников генерала Хуана Хосе Торреса.

И все же, несмотря на это поражение, революционный процесс в Латинской Америке после гибели Эрнесто Че Гевары развивается успешно.

Действительно, пять лет назад мало кто мог предположить, что активными участниками этого процесса станут высокопоставленные военные и даже некоторые из тех, кто вел войну против Эрнесто Че Гевары и его мужественных соратников.

Не менее трудно было тогда предположить и то, что где-нибудь антиимпериалистические силы смогут сравнительно мирным путем завоевать власть, как это случилось в Чили.

Но если вдуматься глубже, то в этих событиях можно будет проследить определенную закономерность. Революционный процесс растет, ширится, резко обостряются противоречия между народами Латинской Америки и империализмом США, происходят изменения в классовой структуре общества, в антиимпериалистическую борьбу включаются все новые и новые слои населения. Некоторые деятели правящих классов, опасаясь худшего, вступают на путь верхушечных преобразований, другие примыкают к революции в надежде затормозить ее или сбить с пути, третьи выступают против империализма из патриотических соображений. Необходимость революционных преобразований начинают проповедовать и некоторые офицеры и священники. Ибо всем становится очевидным, что революция неизбежна, что она на повестке дня, что она совершится, хотят того или нет ее противники.

Все это усложняет революционный процесс, придает ему иногда необычные формы, внешне расходящиеся с общепринятыми моделями, формулами и понятиями. Но суть дела не во внешней оболочке событий, а в их содержании, в реальных успехах революционного движения. Центр этого движения сегодня переместился в южный конус латиноамериканского континента, то есть в те земли, где пять лет назад вел неравный бой тот, кто верил в бессмертное дело революции и в ее конечную победу над силами реакции и империализма. Его кровь, кровь его сподвижников, как и кровь их предшественников, как кровь всех революционеров, коммунистов, не была пролита даром. Революция побеждает, в том числе и потому, что ей прокладывают путь, сражаются за ее благородные, бессмертные идеалы такие кристальной чистоты революционеры, каким был Эрнесто Че Гевара.

Успехи латиноамериканской революции существенно ослабляют позиции империализма в мире. «В целом подъем революционного движения на Латиноамериканском континенте имеет огромное значение для мирового революционного процесса. Еще совсем недавно, казалось бы, надежные тылы американского империализма превращаются в гигантский очаг антиимпериалистической революции. Под боком у главной цитадели империализма — США развертывается революционное движение огромной мощи. Эти сдвиги оказывают и, несомненно, будут оказывать сильное влияние на дальнейшее изменение соотношения мировых сил в пользу международного рабочего класса, в пользу социализма».[46]

Смерть Че породила десятки, сотни книг и брошюр на многих языках мира. Ему посвящены стихи, поэмы, драмы, рассказы, романы, фильмы. Разумеется, о нем пишут не только доброжелатели и друзья, но и коварные и хитрые враги. Они, эти враги, убив его физически, пытаются теперь убить его политически, ибо образ Че-революционера для них не менее опасен, чем был опасен сам живой Че. Чего только не пишут эти продажные писаки о Че… Одни делают из него супергероя-одиночку, трагическую личность, революционера-самоубийцу, другие выдают его за анархиста, троцкиста, последователя Мао Цзэ-дуна, как это делает, например, выполняя поручение ЦРУ, в своей биографии Че Даниэль Джеймс.

Вся эта фальсификаторская работа шита белыми нитками. Че терпеть не мог революционной позы, псевдогероики, всякого рода сектантов, мелкобуржуазных брехунов и ультра, троцкистов и им подобных провокаторов, которых объединяла и объединяет ненависть к коммунизму и к Советскому Союзу. И как бы клеветники ни старались, им не удастся «присвоить» себе светлый образ Че, коммуниста, борца и друга Советского Союза, каким он был в действительности и каким он навсегда останется в памяти всех прогрессивных людей мира.

Когда я написал последние строчки книги, мне захотелось встретиться с Анастасом Ивановичем Микояном, вспомнить с ним революционную Кубу и ее руководителей, которых он высоко ценит. Я был уверен, что Анастас Иванович сможет рассказать много интересного о Че Геваре, которого он хорошо знал.

25 мая 1971 года я посетил Анастаса Ивановича Микояна на его подмосковной даче.

Мы гуляли по ухоженным дорожкам парка. Медленно спускались сумерки.

Я передал Анастасу Ивановичу приветы от его кубинских друзей — Рауля Кастро, Карлоса Рафаэля Родригеса, Антонио Нуньеса Хименеса, с которыми встречался во время недавней поездки на Кубу. Судя по репликам Анастаса Ивановича, он продолжает внимательно следить за событиями революционной Кубы. Ее люди, ее руководители, ее дела, трудности и успехи близки его сердцу. И это не удивительно. Ведь Анастас Иванович Микоян был первым государственным и партийным деятелем Советского Союза, посетившим революционную Кубу в 1960 году, еще до возобновления дипломатических отношений между нашими странами.

Я прошу Анастаса Ивановича рассказать о его первых впечатлениях от встречи с революционной Кубой.

— Мы прилетели в Гавану 4 февраля 1960 года на открытие Советской выставки достижений в области науки, техники и культуры, — рассказывает Анастас Иванович. — В аэропорту нас встретили премьер-министр товарищ Фидель Кастро, товарищ Эрнесто Че Гевара, тогда занимавший пост директора Национального банка Кубы, министр иностранных дел товарищ Рауль Роа и другие деятели кубинской революции. В аэропорту собралось много трудящихся. Встреча была теплой, радушной. Я сразу почувствовал себя среди друзей, единомышленников. Молодость кубинских руководителей, их революционная горячность, их революционный энтузиазм, предельная искренность, вера в свое дело и такие же энтузиазм и вера в дело революции широких слоев народа — все это говорило о том, что кубинская революция отвечала чаяниям и надеждам трудящихся масс.

Было видно, этого нельзя было не заметить, что руководители кубинской революции пользовались большим авторитетом, большой любовью в массах. Кубинский народ испытывал национальную гордость от того, что он первым в Америке, да к тому же под носом самой могущественной империалистической державы, совершил подлинную социальную революцию.

В дни нашего пребывания на Кубе атмосфера была жаркой и в прямом и в переносном смысле слова. Революционное правительство осуществляло важные, глубокие социальные преобразования и прежде всего аграрную реформу. Эти преобразования встречали ожесточенное сопротивление со стороны эксплуататорских кругов и представителей иностранного капитала. В стране происходили острые классовые схватки. Но подавляющее большинство трудящихся поддерживало прогрессивную политику революционного правительства, его курс на достижение полной политической и экономической независимости страны. И в этом был залог его дальнейших успехов.

— Напомнила ли вам революционная Куба 1960 года первые годы становления Советской власти в России?

— В известной степени — да. Все подлинно социальные революции имеют много между собой общего. Они пробуждают энергию и энтузиазм трудящихся масс, удесятеряют их решимость и волю к борьбе. Революции делают массы политически сознательными, способными на самопожертвование и героические подвиги. Маркс назвал социальные революции подлинными локомотивами истории. И это действительно так. Одновременно с этим каждая революция имеет и свои особенности, свой, если хотите, собственный национальный колорит. Местные условия, исторический опыт народа, его традиции, психология, степень развития экономики и ее зависимость от иностранного капитала, степень сознательности рабочего класса, степень влияния ее авангарда и многие другие обстоятельства приводят к тому, что какими-то особенностями каждая революция отличается от других. В то же самое время всем революциям социалистического типа присущи общие закономерности: они осуществляются при активном участии трудящихся масс, обобществляют средства производства и землю, меняют старый правительственный аппарат, угнетавший трудящихся, на новый, действующий через трудящихся и в их интересах, претворяют в жизнь социалистические преобразования.

Великий Ленин учил, что каждый народ придет к социализму своим собственным путем, исходя из своего собственного опыта и конкретных исторических условий. Ленин говорил, что опыт Великой Октябрьской социалистической революции имеет всемирно-историческое значение, но в то же самое время он предупреждал против механического копирования этого опыта. Да, по существу, ни одна из подлинно народных революций и не копирует слепо опыта других революций. Каждая революция действует в первую очередь, исходя из своих собственных условий, и поэтому, собственно говоря, неповторима. Это относится как к Великой Октябрьской социалистической революции, так и к кубинской революции, и ко многим другим революциям. Революции как дети одной семьи, у каждого из детей своя индивидуальность, свои особенности, которые отличают его от братьев и сестер. И в то же самое время между ними много общего, много сходного, много родственного — это то, что их роднит и сплачивает в единую семью.

В этом сила революций. Если бы революции развивались в каждой стране по одинаковой схеме, капиталистам было бы сравнительно легко с ними бороться. Но история не только мудра, но и хитра: она облекает революцию иногда в такие одежды, что эксплуататорам требуется время, чтобы распознать ее подлинное лицо, а когда они его распознают, то уже не в силах изменить курс событий, революция уже победила, стала необратимым процессом.

Бывает и так, что и самой революции необходимо некоторое время, чтобы осознать самое себя, чтобы обрести правильный путь, ведущий к победе, к социализму. Случается, что на каком-то участке мирового революционного процесса революционная практика обгоняет революционную теорию. Хорошо это или плохо? Маркс говорил, что каждый шаг действительного движения важнее дюжины программ. Кубинская революция подтверждает эти известные марксистские истины.

— Вы, конечно, встречались с Че. Скажите, Анастас Иванович, какие воспоминания остались у вас от этих встреч, что вы можете сказать о Че как о человеке, государственном деятеле и революционере?

— Че Гевара обращал на себя внимание даже своим внешним видом. Он казался стройным, по-своему изящным, хотя и был довольно коренастым. Лицо у него было мужественным и одновременно благородным. Подкупала его обаятельная улыбка. Из разговоров с ним создавалось впечатление о нем как о всесторонне образованном, культурном, начитанном человеке. Но все эти качества, вместе взятые, еще не делали Че Гевару выдающейся личностью. Главным в нем, конечно, был не внешний облик и не его эрудиция, а то обстоятельство, что он был революционером со стальной, я бы сказал, несгибаемой убежденностью в правоте своих взглядов. Он был беззаветно предан делу революции, делу освобождения трудящихся от всякого гнета, от нищеты и прочих язв капитализма и империализма. Революционер до мозга костей — таким был Че Гевара. Самозабвенное служение революции — в этом было его главное увлечение, его счастье, его высший идеал. Ему было присуще чувство революционной чести, революционного долга, поэтому трудности, опасности не отталкивали его, а, наоборот, привлекали. Бесстрашный, он всегда был готов отдать свою жизнь за идеи, в которые верил. В то же время ему была чужда какая-либо рисовка, хвастовство, показная храбрость, бахвальство и пустозвонство. Все его слова, жесты, дела и поступки были проникнуты искренностью, скромностью и простотой.

Чувствовалось, что этот интеллигент, «книжник» не был кабинетным работником, отшельником-эрудитом. Его привлекали борьба, горячие схватки, смелые подвиги. Но это не был Дон-Кихот, мечтавший сразиться с ветряными мельницами, с мнимыми врагами. Враг у него был весьма конкретным, имя ему — империализм. Сражаться с ним Че Гевара считал делом революционной чести, революционного долга.

Был ли Че романтиком? Безусловно. Но он был революционным романтиком. Вспомним слова Ленина: «…Само собой разумеется, мы не можем обойтись без романтики. Лучше избыток ее, чем недостаток. Мы всегда симпатизировали революционным романтикам, даже когда были не согласны с ними».

Мы много беседовали с Че, часто спорили с ним. Его отличали нетерпеливость, прямолинейность, вера в чудодейственную силу революционного действия, бескомпромиссность в борьбе. В известной степени все революционеры, в особенности молодые, грешат этим. Многим из нас только жизненный опыт, а под ним следует понимать не только успехи, но и неудачи, приносит трезвость суждений, только с жизненным опытом дисциплинируется революционная страстность, которая дает возможность собрать, накопить нужные силы, чтобы вновь ринуться в бой. Об этом свидетельствует богатейший опыт Великой Октябрьской социалистической революции, нашего Советского государства, об этом свидетельствует и опыт международного коммунистического движения.

Мы говорили об этом с Че Геварой. Во многом он со мной соглашался, однако во многом придерживался прямо противоположного мнения. Однажды я даже сказал ему в шутку, что он соответствует своему имени Че, что по-армянски означает «нет». Услышав это, он Добродушно, от души расхохотался. Переубедить Че Гевару было трудно, как, впрочем, и ему меня. Только жизнь, только само развитие революционного процесса могло внести соответствующие коррективы в наши споры, показать, в чем ошибался он, в чем ошибался я. Но наши споры были спорами двух единомышленников, а не противников. Мы оба были коммунистами, и это определяло взаимное уважение, которое мы испытывали друг к другу, и дружбу, объединявшую нас.

Хочется особо сказать о впечатлении, которое на меня произвели взаимоотношения между Фиделем Кастро и Че Геварой. Мы много раз бывали вместе, иногда только втроем, не считая переводчика. Поэтому у меня была возможность оценить их какую-то особую дружбу, проникнутую абсолютным доверием и взаимопониманием. Характерами эти два кубинских революционера различаются заметно. Но темпераментный, горячий, увлекающийся Фидель и, казалось бы, хладнокровный, спокойный Че прекрасно ладили друг с другом, ценили друг друга, в том числе, быть может, как раз и за те качества, которые отличали их друг от друга.

После гибели Гевары я не видел Фиделя Кастро, но встречался с его братом Раулем, приезжавшим в Москву, и хорошо знаю, как тяжело оба они переносят эту утрату. Я до конца разделяю ее с ними.

— Что вы можете сказать о «Боливийском дневнике» Че?

— Когда я читал его, мне казалось, что он написан кровью этого благородного революционера.

С болью в сердце читал я последние страницы дневника, представлял себе последние дни жизни Че. Как мало слов на этих страницах, как много драматизма революционных боев! Беспредельное уважение вызывают его мужество, стойкость, готовность бороться до конца, о которых свидетельствует дневник. Это тем более ярко характеризует его облик как несгибаемого борца, остающегося таким, несмотря на поражение, ибо речь шла о поражении партизанского отряда, на который он возлагал большие надежды. Такие люди, как Че, не погибают бесцельно. И после смерти они остаются в строю, продолжая своей жизнью вдохновлять новых и новых бойцов на борьбу за коммунизм, за освобождение всего человечества от эксплуатации и гнета. Светлый образ коммуниста Эрнесто Че Гевары будет жить вечно в памяти народной, в сердцах его друзей и товарищей по борьбе и всех тех, кто встречался с ним.

Анастас Иванович умолк. Ночная мгла уже давно окутывала нас. Некоторое время мы молча гуляли по парку, а затем вошли в дом.

Анастас Иванович пригласил меня в комнату. Беседа потекла на другие темы. Наконец настал час поблагодарить хозяина дома за радушие и гостеприимство. Я стал прощаться с Анастасом Ивановичем и увидел, как с одной из фотографий, висевших на стене, на нас смотрел молодой, улыбающийся Че. Его окружали рубщики сахара, они высоко держали красный стяг, на котором были начертаны слова:

«Родина или смерть! Мы победим!»