"Эрнесто Че Геваро" - читать интересную книгу автора (Лаврецкий Иосиф)

«ГРАНМА»

Я познакомился с Фиделем Кастро в одну из прохладных мексиканских ночей, и, помню, наш первый разговор был о международной политике. В ту же ночь, спустя несколько часов, на рассвете я уже стал одним из участников будущей экспедиции. Эрнесто Че Гевара

Аргентинский посол в Гватемале, не без труда получив от новых властей разрешение на выезд для Че, упросил мексиканского коллегу выдать своему подопечному визу, купил ему железнодорожный билет до Мехико и отвез его на пригородную станцию, где посадил на поезд.

Этот поезд полз столь же медленно, как «молочный конвой», на котором год назад он прибыл в Ла-Пас. Поезд с трудом продирался сквозь густые тропические заросли, иногда приближаясь к тихоокеанскому побережью, иногда удаляясь от него. На пустынных станциях маячили солдатские патрули, напоминая, что страна на военном положении.

О чем думал, видя эти патрули, Че? Возможно, о том, что еще раз американские империалисты, используя местных марионеток, одержали победу. Сколько раз уже случалось такое в этих банановых республиках, сколько народной крови пролито здесь тиранами.

И все же… Несмотря на, казалось бы, непрерывные неудачи, поражения, предательства и разочарования, проходит некоторое время, и тот самый народ, который всего лишь недавно истекал кровью, был пришиблен, растерзан, вновь бросается на своего извечного врага с тем, чтобы вновь через короткое время быть повергнутым в прах. В этом народе таится, по-видимому, неисчерпаемый революционный запал, который неизбежно, несмотря на тысячи поражений, приведет его к победе. Он сможет победить раньше, если будет иметь мудрых и смелых вождей. Арбенс шел правильным путем, но проявил слабость в годину испытаний, и поэтому его правительство пало с такой легкостью.

Мысли Че прервал робкий стук в дверь, и в купе вошел крошечный человечек, похожий скорее на мальчика, чем на мужчину, с небольшим чемоданом в руке. Вошедший представился:

— Хулио Роберто Касерес Валье, ваш покорный слуга.

Не прошло и получаса, как попутчик рассказал свою нехитрую историю. Начинающий журналист, член Гватемальской партии труда, он направлялся в Мексику, спасаясь от преследований.

— Зови меня Патохо, — сказал он Че. — На гватемальском наречии это означает Мальчик с пальчик.

Патохо, на несколько лет моложе Че, стал одним из его самых близких друзей, вторым после Альберто Гранадоса. Патохо был коммунистом, а значит, оптимистом и, несмотря на поражение, верил в конечное торжество своих идей.

В статье, написанной по поводу гибели Патохо в горах Гватемалы, куда он вернулся уже после победы кубинской революции, чтобы с оружием в руках сражаться за свободу своей родины, Че писал о нем как о стойком коммунисте, умном, чутком, любознательном, и отмечал, что гватемальские события научили его многому. «Революция, — писал Че, — очищает людей, улучшает их, подобно тому как опытный крестьянин исправляет недостатки растений и укрепляет их хорошие качества».

Патохо, как и Че, любил поэзию и писал стихи, и это тоже сближало их. В упомянутой выше статье Че рассказывает, что перед отъездом с Кубы Патохо оставил ему свои стихи, Че цитирует стихотворение, написанное Патохо своей подруге:

Возьми, это только сердце, Держи его в ладони. И когда настанет рассвет, Открой ладонь, пусть солнце его согреет.

21 сентября 1954 года они вместе с Патохо приехали в Мехико, огромный, чужой для них город, где ни у того, ни у другого не было ни друзей, ни знакомых.

Че и Патохо сблизились с пуэрториканскими эмигрантами. Здесь сыграл роль случай. Они искали, где бы поселиться, и им указали на квартиру пуэрториканца Хуана Хуарбэ, который и сдал им скромную комнатушку. Хуан Хуарбэ оказался видным деятелем Националистической партии, выступавшей за независимость Пуэрто-Рико, острова, оккупированного янки в 1898 году и превращенного ими в колонию. Пытаясь привлечь внимание общественности к бедственному положению пуэрториканцев, деятели Националистической партии открыли стрельбу на одной из сессий конгресса в Вашингтоне. Их партия была объявлена вне закона в Пуэрто-Рико и в Соединенных Штатах. Их лидер Альбису Кампос томился в одной из каторжных тюрем США, осужденный на длительное заключение.

Пуэрториканские революционеры не могли не привлечь симпатий аргентинца. Хотя их была всего лишь горстка, они тем не менее не страшились бросить вызов самой могущественной империалистической державе в мире, объявить ей войну, готовые в любой момент принять мученическую смерть. Их горячая вера в правоту своего дела, их идеализм, мужество, искренность, фанатизм и полная безнадежность в то время добиться какого-либо успеха вызывали восхищение. Че проникся к ним симпатией и потому, что это были люди не звонких революционных фраз, а дела. По крайней мере они были не баранами, покорно бредущими на убой, а настоящими мужчинами, готовыми, если надо, с оружием в руках сражаться за свою свободу.

На квартире у Хуана Хуарбэ проживал еще один политический изгнанник — молодой перуанец Лючо (Луис) де ла Пуэнте, бредивший революцией в Перу. Ярый противник господствовавшего тогда в его стране диктатора полковника Одриа, Лючо мечтал поднять на борьбу за социальное освобождение индейские массы. Со временем оп станет сторонником кубинской революции, возглавит партизанский отряд в одном из горных районов Перу и 23 октября 1965 года погибнет в бою с «рейнджерами» — специальными частями по борьбе с партизанами, вымуштрованными американскими диверсантами.

Семья Хуарбэ хоть и оказалась гостеприимной, но жила впроголодь.

Правда, для молодых еда не проблема.

«Мы оба сидели на мели… — вспоминает то время Че. — У Патохо не было ни гроша, у меня же всего несколько песо. Я купил фотоаппарат, и мы контрабандой делали снимки в парках. Печатать карточки нам помогал один мексиканец, владелец маленькой фотолаборатории. Мы познакомились с Мехико, исходив его пешком вдоль и поперек, пытаясь всучить клиентам свои неважные фотографии. Сколько приходилось убеждать, уговаривать, что у сфотографированного нами ребенка очень симпатичный вид и что, право, за такую прелесть стоит заплатить песо. Этим ремеслом мы кормились несколько месяцев. Понемногу наши дела налаживались…»

Че написал статью «Я видел свержение Арбенса», во его попытки устроиться на работу журналистом не увенчались успехом.

Между тем из Гватемалы приехала Ильда. Они поженились. Теперь Че нужно было заботиться не только о себе, но и о жене. Пришлось искать работу. Че вновь стал торговать вразнос книгами местного издательства «Фондо де культура экономика», выпускавшего разнообразную литературу по социальным проблемам. Но продавцом книг Че был никудышным: он больше спорил о них с издателями, чем торговал ими.

Книги продолжают очаровывать его. Чтобы иметь возможность познакомиться с новинками, Че однажды нанялся ночным сторожем на книжную выставку, где по ночам «глотал» одну книгу за другой. Наконец ему удалось получить по конкурсу место в аллергическом отделении городской больницы. Некоторое время он читал лекции на медицинском факультете Национального университета, затем перешел на научную работу в Институт кардиологии. Он получил доступ в лабораторию французской больницы, где экспериментировал над кошками, которых покупал у одной старушки, платя песо за штуку.

Царившая тогда в Мексике политическая атмосфера не вызывала у Че особых надежд. Мексиканская революция десятых годов, свергнувшая реакционный режим диктатора Порфирио Диаса, давно отгремела. К власти пришла так называемая новая буржуазия, жадная до наживы. Она широко открыла двери страны для вторжения американского капитала, маскируя свою деятельность псевдореволюционной демагогией. Левые силы были расколоты, раздроблены. Коммунистическая партия, подвергавшаяся постоянным преследованиям, не обладала достаточной мощью, чтобы объединить все прогрессивные силы в мощное антиимпериалистическое революционное движение.

Че полюбил Мексику, ее тружеников, ее художников и поэтов, ее древнюю индейскую культуру, ее живописную, буйную природу, горный чистый и прозрачный воздух — лучшее лекарство от астмы, продолжавшей, как обычно, ему докучать.

15 февраля 1956 года Ильда родила дочь, нареченную в честь матери Ильдитой. «Когда родилась моя дочь в городе Мехико, — сказал Че в интервью с корреспондентом мексиканского журнала „Сьемпре“, в сентябре 1959 года, — мы могли зарегистрировать ее как перуанку — по матери, или как аргентинку — по отцу. И то и другое было бы логично, ведь мы находились как бы проездом в Мексике. Тем не менее мы с женой решили зарегистрировать ее как мексиканку в знак признательности и уважения к народу, который приютил нас в горький час поражения и изгнания».

В Мексике Че встретился с Раулем Роа, кубинским писателем и публицистом, противником Батисты. После свержения Батисты он стал министром иностранных дел. Рауль Роа вспоминает о своей встрече с Геварой: «Я познакомился с Че однажды ночью, в доме его соотечественника Рикардо Рохо. Он только что прибыл из Гватемалы, где впервые принимал участие в революционном и антиимпериалистическом движении. Он еще остро переживал поражение.

Че казался и был молодым. Его образ запечатлелся в моей памяти: ясный ум, аскетическая бледность, астматическое дыхание, выпуклый лоб, густая шевелюра, решительные суждения, энергичный подбородок, спокойные движения, чуткий, проницательный взгляд, острая мысль, говорит спокойно, смеется звонко…

Он только что приступил к работе в аллергическом отделении Института кардиологии. Мы говорили об Аргентине, Гватемале и Кубе, рассматривали их проблемы сквозь призму Латинской Америки. Уже тогда Че возвышался над узким горизонтом креольских национализмов и рассуждал с позиций континентального революционера».

Этот аргентинский врач в отличие от многих эмигрантов, обеспокоенных судьбами лишь своей страны, думал не столько об Аргентине, сколько о Латинской Америке в целом, стараясь нащупать ее самое «слабое звено». Ясно и то, что во время встречи с Роа Че таким звеном, по-видимому, Кубу не считал, хотя и был в курсе политических событий в этой стране.

Для того чтобы Куба привлекла его внимание больше, чем любая другая латиноамериканская страна, понадобилась встреча с людьми действия, с теми, кто вместо бесплодных споров призывал к немедленному выступлению. Отправным пунктом явилось его знакомство сначала с Раулем Кастро, а потом и Фиделем.

В конце июня 1955 года в городскую больницу пришли на консультацию два кубинца. Они попали на прием к дежурному врачу — Эрнесто Геваре. В одном из них Че узнал Ньико Лопеса, своего друга по гватемальскому периоду. Оба обрадовались неожиданной встрече. Ньико рассказал Че, что его товарищи по нападению на казармы «Монкада» вышли по амнистии из тюрьмы и теперь съезжаются в Мехико. Они намерены подготовить вооруженную экспедицию на Кубу. Это походило на настоящее дело! Че проявил интерес, и Ньико предложил познакомить его с Раулем Кастро.

Встреча с Раулем произошла несколько дней спустя. Он рассказал об эпопее «Монкады», о зверской бойне, учиненной батистовской солдатней, о процессе над его братом Фиделем, о речи последнего на суде, ставшей впоследствии известной под названием «История меня оправдает», об их злоключениях в каторжной тюрьме на острове Пинос и, наконец, о твердой решимости продолжать борьбу против тирана Батисты.

Впечатление? Че скажет потом о Рауле: «Мне кажется, что этот не похож на других. По крайней мере, говорит лучше других, кроме того, он думает».

Рауль тоже остался доволен своим собеседником. Он сразу в нем увидел человека, который может оказаться полезным в проектируемой экспедиции. Че обладал «гватемальским опытом» и был к тому же врачом. Договорились, что Рауль познакомит его с Фиделем, приезд которого из Нью-Йорка в Мехико ожидался со дня на день.

Фидель в Соединенных Штатах собирал деньги среди кубинских эмигрантов на финансирование будущей экспедиции. Выступая в Нью-Йорке на одном из митингов против Батисты, Фидель заявил: «Могу сообщить вам со всей ответственностью, что в 1956 году мы обретем свободу или станем мучениками».

На что же надеялся молодой кубинский патриот? Вопервых, на свой собственный народ, ненавидевший Батисту, на его мужество и решимость, примеры которых он неоднократно давал на протяжении всей своей истории. Разве в прошлом столетии не сражались кубинцы почти полвека за свою независимость? Разве не свергли они в 1933 году ненавистного диктатора Мачадо? Да и теперь: Батиста зверствует — значит, боится народа.

Фидель также надеялся на поддержку своих последователей, участников созданного им «Движения 26 июля» (день нападения на казармы «Монкада»), и на сочувствующих. В основном это были студенты, молодые рабочие, служащие, ремесленники, учащиеся старших классов. Они не обладали политическим опытом, у них даже не было ясной программы, но зато было другое очень ценное качество: они беззаветно любили свою родину и ненавидели Батисту.

Для этих молодых людей Фидель был настоящим вождем. Как и его последователи, Фидель был молод. Он владел ораторским искусством, обладал великолепной внешностью, безрассудной смелостью, железной волей. Он блестяще знал прошлое Кубы и безошибочно ориентировался в лабиринтах современной кубинской политики. Он точно знал, против каких зол следует бороться, о чем с такой убедительностью и сказал на суде в своей речи «История меня оправдает».

Они встретились в доме у Марии-Антонии Гонсалес, на улице Эмпаран, 49. Мария-Антония — кубинка, замужем за мексиканцем, горячо сочувствовала молодым патриотам. Один из ее братьев, Исидоро, участник подпольной борьбы против Батисты, был подвергнут варварским пыткам в застенках тирана. Эмигрировав в Мексику, он вскоре умер. Мария-Антония предоставила свою скромную квартиру в распоряжение сторонников Фиделя, которые превратили ее в свой штаб. Они не только кормились У Марии-Антонии, но и жили у нее. Квартира была забита матрасами, раскладушками, всякого рода литературой и даже оружием. Для посещавших квартиру была выработана целая система условных знаков и паролей. О приходе конспираторов сигнализировал соседний лавочник, Друг Марии-Антонии.

Случай захотел, чтобы Фидель Кастро прибыл в Мехико 9 июля 1955 года, в день, когда Аргентина празднует провозглашение независимости. Рауль сообщил ему о знакомстве с молодым аргентинским врачом, участником гватемальских событий, и посоветовал с ним встретиться.

О чем говорили Фидель и Че во время их первой встречи? Речь шла, по свидетельству Че, о международной политике. Фидель, разумеется, ознакомил Че со своими планами, со своей политической программой.

— Мы начнем боевые действия в Ориенте, — говорил Фидель своему новому другу, — Ориенте — самая боевая, революционная и патриотическая из всех кубинских провинций. Здесь у меня больше всего единомышленников и друзей. Здесь мы пытались взять штурмом казармы «Монкада». Именно здесь началась некогда борьба за независимость, продолжавшаяся тридцать лет, и ее жители больше всех пролили крови и принесли жертв, они более всех проявили героизм… В Ориенте до сих пор чувствуется атмосфера этой героической эпопеи. И на рассвете, когда поют петухи и, словно горн, будят солдат, когда над горами, покрытыми соснами, встает солнце, кажется, что снова встает день Яра и Байре.[14]

Фидель отмечал потом, что Че во время их встречи «имел более зрелые по сравнению со мной революционные идеи. В идеологическом, теоретическом плане он был более развитым. По сравнению со мной он был более передовым революционером».

О том, какое впечатление произвел Фидель на Че в эту первую встречу, Че рассказывал впоследствии:

— Я беседовал с Фиделем всю ночь. К утру я уже был зачислен врачом в отряд будущей экспедиции. Собственно говоря, после пережитого во время моих скитаний по Латинской Америке и гватемальского финала не требовалось много, чтобы толкнуть меня на участие в революции против любого тирана. К тому же Фидель произвел на меня впечатление исключительного человека. Он был способен решать самые сложные проблемы. Он питал глубокую веру, был убежден, что, направившись на Кубу, он достигнет ее. Что, достигнув ее, он начнет борьбу, что, начав борьбу, он добьется победы. Я заразился его оптимизмом. Нужно было делать дело, предпринимать конкретные меры, бороться. Настал час прекратить стенания и приступить к действиям.

Однако оптимизм Че был сдобрен вначале изрядной долей скептицизма. «Победа, — вспоминал Че после свержения Батисты, — казалась мне сомнительной, когда я только познакомился с командиром повстанцев, с которым меня с самого начала связывала романтика приключений. Тогда я считал, что не так уж плохо умереть на прибрежном пляже чужой страны за столь возвышенные идеалы».

О каких идеалах здесь идет речь? Ответ на этот вопрос мы можем найти в «Песне в честь Фиделя», написанной Че вскоре после его первой встречи с лидером «Движения 26 июля». Она опубликована после гибели автора. Это стихотворение знаменательно следующими двумя строфами, которые приводятся в подстрочном переводе:

Когда ты потребуешь во весь голос Аграрной реформы, справедливости, хлеба и свободы, Тогда рядом с тобой, провозглашая эти же требования, Будем и мы. В день, когда зверь будет зализывать свой раненый бок, В который вопьется стрела национализации, Тогда рядом с тобой, гордо подняв голову, Будем и мы.

В первой строфе говорится о необходимости осуществления аграрной реформы, о чем Фидель впервые заявил в своем выступлении на суде. Во второй — речь идет о национализации собственности американских империалистов. Нет оснований сомневаться в том, что Фидель уже тогда разделял эти возвышенные идеалы.

Через некоторое время после встречи Че с Фиделем в Аргентине произошел военный переворот. Перон был свергнут и бежал за границу. Новые власти предложили эмигрантам — противникам Перона вернуться в Буэнос-Айрес. Рохо и другие аргентинцы, жившие в Мехико, стали собираться домой. Они уговаривали Че сделать то же самое. Че отказался. Он не верил в возможность коренных изменений в Аргентине в тогдашних условиях. Теперь все его мысли были заняты только одним — предстоящей экспедицией на Кубу.

Между тем эта экспедиция пока что существовала только в проекте. Чтобы ее воплотить в жизнь, было необходимо проделать гигантскую работу: достать Деньги, много денег, собрать в Мексике будущих участников экспедиции, обеспечить питанием, проверить и законспирировать их. Организовать их в отряд. Подготовить отряд к партизанским действиям. Приобрести оружие, корабль. Обеспечить поддержку отряду на острове. И осуществить сотни других больших и малых дел. И все это приходилось делать в условиях строжайшей конспирации, скрываясь от батистовских ищеек, от агентов доминиканского тирана Трухильо, опасавшегося, как бы успешное восстание против Батисты на перекинулось и на его вотчину.

На первый взгляд вся эта затея с организацией экспедиции в чужой стране могла показаться авантюрой. Но только не для кубинца, не для обитателя Антильских островов или Центральной Америки. Еще в XIX столетии, в период борьбы за независимость, кубинские патриоты организовывали такого рода экспедиции, опираясь на Соединенные Штаты, Доминиканскую Республику, Гондурас, Мексику. В 40-х годах этого века было предпринято несколько вооруженных экспедиций из Гватемалы против тирана Трухильо. Противники диктатора Никарагуа Сомосы вторгались в эту страну из Коста-Рики. Противники венесуэльского тирана Гомеса организовывали против него повстанческие экспедиции на острове Тринидад. И во всех этих экспедициях участвовали латиноамериканцы из других республик, и не только искатели приключений, но и люди, боровшиеся за прогрессивные идеалы.

Подготовка Фиделем экспедиции в Мексике была вполне закономерным явлением, так сказать, в духе стародавних традиций, как и участие в ней аргентинца Гевары.

Судя по всему, ожидалось, что одновременно с высадкой отряда неподалеку от Сантьяго его сторонники, возглавляемые Франком Паисом, молодым конспиратором, соратником Фиделя, поднимут восстание и захватят власть в городе. Это могло вызвать падение режима Батисты.

По-видимому, во время подготовки экспедиции в Мексике не предполагалось, что основной базой повстанцев станут горы Сьерра-Маэстры. Но возможность затяжной партизанской борьбы не исключалась, и именно к ней следовало подготовить будущих повстанцев.

Для этого нужно было найти специалиста, знатока партизанской войны, который взялся бы научить бойцов отряда искусству геррильи.[15] Нужно было обучить бойцов тактике партизанской войны, всем ее хитростям, подготовить их физически к партизанской жизни.

Мария-Антония познакомила Фиделя с другом своей семьи — мексиканцем Арсасио Ванегасом Арройо, хозяином небольшой типографии. В его типографии стали печатать денежные боны, манифесты и другие документы «Движения 26 июля». Арсасио к тому же оказался спортсменом-борцом. Узнав об этом, Фидель предложил ему взять на себя физическую подготовку будущих участников экспедиции «Гранма», Арсасио не возражал. Он стал совершать с кубинцами длительные походы по окрестным холмам, учить их дзю-до, нанял зал для занятий легкой атлетикой. «Кроме того, — вспоминает Арсасио, — ребята слушали лекции по географии, истории, о политическом положении и на другие темы. Иногда я сам оставался послушать эти лекции. Ребята также ходили в кино смотреть фильмы о войне».

Однако Арсасио, хоть и был полезным человеком, все же в главном помочь не мог, о партизанах он знал только то, что ему рассказывал дедушка о подвигах Панчо Вильи.

Нужного специалиста Фидель Кастро нашел в лице бывшего полковника испанской армии Альберто Байо. Полковник был даже для испанца весьма колоритной личностью. Он родился в 1892 году в испанской семье на Кубе и в детстве уехал вместе с родителями в Испанию. Со временем он закончил военное училище, воевал в Марокко, служил в Иностранном легионе, потом стал авиатором. Одновременно с военной дон Альберто занимался и литературной деятельностью: писал стихи и рассказы из солдатской жизни. Когда началась гражданская война, Байо встал на сторону народа и храбро сражался с франкистами. Он участвовал в десанте на остров Мальорку, захваченный франкистскими мятежниками, руководил подготовкой партизанских групп и отрядов. После падения республики Байо вначале эмигрировал на свою родину — Кубу, где открыл частную математическую школу. Вскоре, однако, он переехал в Мексику, где, приняв мексиканское гражданство, занимался предпринимательством — у него была мебельная фабрика. Служил инструктором в школе военной авиации и временами принимал участие в качестве «дипломированного специалиста» в попытках свергнуть того или иного диктатора в банановых республиках Центральной Америки. В 1955 году Байо выпустил в Мехико своеобразное учебное пособие под названием «150 вопросов партизану». Это сочинение было своего рода энциклопедией партизанской науки. По нему можно было научиться не только тому, как делать засады, взрывать мосты, приготавливать ручные бомбы и адские машины, но и тому, как устроить подкоп из мест заключения, как запустить мотор самолета и взлететь на нем, даже научиться… художественному свисту! Одним словом, постигнуть тайны партизанского искусства.

Само собой разумеется, что подобного рода специалист был настоящей находкой для будущих повстанцев. Фиделю Кастро не стоило большого труда убедить полковника, поэта, авиатора и знатока партизанских и диверсионных наук взять на себя почетную задачу соответствующе подготовить будущих освободителей их общей родины от тирании Батисты.

Правда, вначале для солидности Байо запросил за свои услуги 100 тысяч мексиканских песо (около 8 тысяч американских долларов), потом согласился преподать свои науки за половину этой суммы. Дело, однако, кончилось тем, что полковник Байо не только не взял ни гроша от своих юных друзей, но даже продал свою мебельную фабрику и вырученные деньги передал ученикам: он не сомневался, что они победят!

Вскоре дон Альберто, выдав себя за сальвадорского политического эмигранта, купил за 26 тысяч американских долларов у некоего Эрасмо Риверы, бывшего бойца партизанской армии Панчо Вильи, гасиенду «Санта-Росу», расположенную в гористой, поросшей диким кустарником местности в 35 километрах от столицы. Туда перебазировались участники отряда Фиделя, в их числе и Эрнесто Гевара.

Фидель назначил Че «ответственным за кадры» в «университете» полковника Байо, а по существу — комендантом этого своеобразного партизанского лагеря.

Началась усиленная подготовка будущих партизан. Байо, которого в целях конспирации стали именовать «профессором английского языка», был неутомим, настойчив, строг со своими подопечными. Он требовал от них строжайшей дисциплины, физической закалки, воздержания от алкоголя, чуть ли не монашеского образа жизни. С утра до вечера тренировал Байо своих учеников: учил их стрельбе, чтению карты, маскировке и тайным подходам, изготовлению взрывчатых смесей, метанию гранат, караульной службе, навьючивал их оружием, вещмешками, палатками, заставлял делать длительные, изнурительные переходы в любую погоду, в любое время суток.

Че воспринимал партизанскую науку со всей серьезностью и ответственностью. С первых же уроков полковника Байо у него исчезли, как он писал впоследствии, всякие сомнения в победе. Че являл собой пример дисциплины, лучше всех выполнял задания «профессора английского языка». Последний ставил отметки своим ученикам. Че всегда удостаивался высшего балла — 10 очков. «Мой самый способный ученик», — говорил о нем с уважением бывший полковник испанской республиканской армии.

Че не только сам учился, но и учил своих товарищей. Как врач отряда, он их учил лечить переломы, делать перевязки и инъекции. Причем предлагал себя товарищам в качестве «подопытного кролика». В ходе «практических» занятий он получил свыше ста уколов — по одному или больше от каждого из них.

Че выполнял в «Санта-Росе» и функции политического комиссара. Кубинец Карлос Бермудес так вспоминает о нем: «Занимаясь вместе с ним на ранчо „Санта-Роса“, я узнал, какой это был человек — всегда самый усердный, всегда преисполненный самым высоким чувством ответственности, готовый помочь каждому из нас… Я познакомился с ним, когда он останавливал мне кровотечение после удаления зуба. В то время я еле-еле умел читать. А он мне говорит: „Я буду учить тебя читать и разбираться в прочитанном…“ Однажды мы шли по улице, он вдруг зашел в книжный магазин и на те небольшие деньги, которые были у него, купил мне две книги — „Репортаж с петлей на шее“ и „Молодую гвардию“».

Другой товарищ по партизанской школе в «Санта^ Росе», Дарио Лопес, отмечает в своих воспоминаниях, что «Че сам подбирал марксистскую литературу в библиотеку для политзанятий».

Фидель Кастро в «Санта-Росе» появлялся редко. Он был по горло занят подготовкой экспедиции: добывал деньги, оружие, посылал и принимал курьеров с Кубы, вел политические переговоры с различными оппозиционными по отношению к Батисте группировками, писал статьи, воззвания, инструкции.

Подготовка отряда шла полным ходом. Байо был доволен своими воспитанниками и обещал закончить учебу к середине 1956 года. На Кубе Батиста продолжал зверствовать. Полиция подвергала противников тирана изощренным пыткам, а трупы замученных выбрасывала на улицы или в море. Диктатор превратился в марионетку американских империалистов. Он порвал дипломатические отношения с Советским Союзом и другими социалистическими странами, закрыл Общество кубино-советской дружбы, загнал в глубокое подполье Народно-социалистическую партию — партию кубинских коммунистов, подчинил профсоюзы гангстерам на службе предпринимателей. В стране орудовали американские капиталисты, в армии — американские офицеры, в полиции — агенты ЦРУ. Страна была наводнена антикоммунистической, антисоветской пропагандой. Куба действительно превратилась в колонию янки. Следует ли удивляться, что тогдашний вице-президент США провозгласил Батисту за столь «доблестные» деяния надежным «защитником свободы и демократии», а посол США А. Гарнер не постеснялся охарактеризовать диктатора, известного казнокрада и взяточника, «самым честным человеком» из всех политических деятелей Кубы.

Но кубинский народ был далек от отчаяния. Кубинские трудящиеся, интеллигенция, студенты, школьники все активнее включались в борьбу против тирана и его американских покровителей. Подпольная печать разоблачала преступления Батисты. Все чаще проводились митинги, демонстрации, забастовки против режима. Диктатор был вынужден закрыть все высшие учебные заведения страны. Действуя подкупом, шантажом, угрозами, он пытался заручиться поддержкой оппозиционных буржуазных лидеров. Заигрывал с церковью. Затеял строительство монументальной фигуры Христа у входа в Гаванскую гавань. В своих выступлениях говорил о прогрессе, о благоденствии нации, о патриотизме, кощунственно ссылаясь на пример Хосе Марти, великого патриота, отдавшего жизнь в борьбе за независимость. Но ни жестокий террор, ни социальная демагогия, ни политические интриги, ни хвалебные гимны в его честь американских сенаторов, ни благословения кубинского кардинала Артеаги и других католических иерархов не могли приостановить ширящегося движения против бывшего сержанта, а теперь генерала и самозванного президента страны Фульхенсио Батисты.

Фидель знал все это и делал все возможное, чтобы поскорей завершить все приготовления к экспедиции.

Но и агенты Батисты и ЦРУ не дремали. 22 июня 1956 года чины мексиканской охранки арестовали на одной из улиц столицы Фиделя Кастро, затем ворвались на квартиру Марии-Антонии, оставили там засаду, задерживая всех входящих. Был устроен полицейский налет и на ранчо «Санта-Роса», где полиции удалось захватить Че и некоторых его товарищей. Печать крикливыми заголовками сообщила об аресте кубинских заговорщиков. Разумеется, всплыло и имя полковника Байо[16] — «профессора» партизанских наук.

Кубинские газеты, раболепствуя перед тираном, писали в связи с этим, что мексиканская полиция якобы имеет доказательства, что Фидель Кастро не только член коммунистической партии, но и тайный руководитель Мексикано-советского института культуры.

Как потом выяснилось, в ряды конспираторов проник батистовский шпион Венерио. Аресты были делом его грязных рук.

26 июня в мексиканской газете «Эксельсиор» был опубликован список арестованных — среди них фигурировало и имя Эрнесто Гевары Серны. Газета характеризовала его как опасного «международного коммунистического агитатора», подвизавшегося ранее в Гватемале чуть ли не в роли «агента Москвы» при президенте Арбенсе.

«После ареста нас повезли в тюрьму „Мигель Шульц“ — место заключения эмигрантов. Там я увидела Че, — вспоминает Мария-Антония, — В дешевом прозрачном нейлоновом плаще и старой шляпе он смахивал на огородное пугало. И я, желая рассмешить его, сказала ему, какое он производит впечатление… Когда нас вывели из тюрьмы на допрос, ему единственному надели наручники. Я возмутилась и заявила представителю прокуратуры, что Гевара не преступник, чтобы надевать ему наручники и что в Мексике даже преступникам их не надевают. В тюрьму он возвращался уже без наручников».

Итак, казалось, что Фидель Кастро еще раз потерпел поражение в своем стремлении свергнуть тирана Батисту. Маловеры и недоброжелатели потирали руки от удовольствия: как же, разве этот провал не доказал лишний раз бесплодность и несерьезность такого рода заговоров — мальчишеской игры в революцию. Тем более что незадолго до ареста Фиделя и его друзей, 29 апреля, на Кубе группа юношей попыталась, следуя примеру героев «Монкады», захватить казарму «Гойкурия» в городе Матансас, и все участники этой операции погибли от рук палачей Батисты.

Но Фидель мыслил другими категориями по сравнению с его критиками. Неудачи он воспринимал как неизбежные издержки революционной борьбы. Поражения еще более его ожесточали, еще более укрепляли его веру в конечную победу дела, которому он посвятил свою жизнь. Его одержимость, его оптимизм передавались его последователям. «Мы никогда не теряли своей веры в Фиделя Кастро», — писал Че, вспоминая свое заключение в мексиканской тюрьме.

Арест кубинских революционеров вызвал возмущение прогрессивной мексиканской общественности. За них стали ходатайствовать бывший президент Ласаро Карденас, его бывший морской министр Эриберто Хара, рабочий лидер Ломбардо Толедано, знаменитые художники Давид Альфаро Сикейрос и Диего Ривера, известные писатели, ученые, университетские деятели. Батиста был к тому же слишком одиозной фигурой даже для мексиканских властей. Решив, что аресты и газетные разоблачения похоронили планы Фиделя Кастро, мексиканские власти проявили свой «гуманизм» и после месячного заключения выпустили на свободу всех задержанных, за исключением двух: Эрнесто Гевары и кубинца Каликсто Гарсии. Их обвиняли в том, что они нелегально проникли в Мексику.

По выходе из тюрьмы Фидель с прежней энергией стал готовить свой отряд к переброске на Кубу. Он вновь собирал деньги, покупал оружие, организовывал конспиративные квартиры, устанавливал явки и пароли. Бойцы, разбитые на мелкие группы, проводили военные занятия в отдаленных и глухих местах страны. У шведа Вернера Грина, известного этнографа, была куплена за 12 тысяч долларов яхта «Гранма», на которой предполагалось осуществить переброску отряда на Кубу. «Гранма» была рассчитана на 8, максимум на 12 человек, а должна была уместить более 80 бойцов. Но это не смущало Фиделя, к тому же другого выхода не было.

Фидель использовал все свои связи для того, чтобы добиться скорейшего освобождения Че и Гарсии. Че уговаривал Фиделя не терять на него времени и средств, опасаясь, как бы это не задержало отплытие «Гранмы». Фидель решительно ему сказал: «Я тебя не брошу!»

В тюрьме у Че во время сна украли одежду. «Тогда, — вспоминает Ильда Гадеа, — мы решили купить ему в складчину новую, но боялись, что он не примет подарка. К нашему удивлению, он даже захотел сам выбрать костюм. Он выбрал костюм темно-коричневого цвета, но тут же, не прошло и получаса, подарил его Каликсто Гарсии, своему товарищу по тюремному заключению».

Мексиканская полиция арестовала и Ильду Гадеа. Но все кончилось относительно благополучно. Некоторое время спустя Ильда и Че обрели свободу. Че просидел за решеткой 57 дней. Теперь он вновь на своем посту, рядом с Фиделем и Раулем.

Полицейские ищейки продолжали следить за кубинцами. Время от времени полиция врывалась в конспиративные квартиры. Газеты писали, что Фидель не угомонился и вновь готовит своих людей к отплытию на Кубу.

Следовало спешить с приготовлениями, иначе все предприятие могло действительно сорваться. Но еще столько недоделок, неувязок, не хватает оружия, боеприпасов, нет денег. На помощь приходит Франк Паис. Он привозит из Сантьяго 8 тысяч долларов, докладывает, что его люди готовы поднять в городе восстание.

В начале ноября полиция вновь нагрянула на несколько конспиративных квартир. Фидель узнал, что человек, на имя которого куплена «Гранма» и на хранении у которого находится радиопередатчик, — его собственный телохранитель, некий Рафаель дель Пино, согласился за 15 тысяч долларов выдать все группу кубинскому посольству в Мехико. Теперь действительно промедление смерти подобно. Фидель отдает приказ: провокатора изолировать и всем бойцам со снаряжением и оружием немедленно сосредоточиться в Туспане, небольшом рыбацком порту в Мексиканском заливе, где у причала стоит на якоре «Гранма».

Под большим секретом Фидель приказывает припрятать в Мексике в надежном месте несколько ружей.

В ответ на недоуменные вопросы своих товарищей Фидель объяснял:

— Если нас вновь постигнет неудача, я вернусь в Мексику, снова соберу надежных людей и снова вернусь на Кубу — на самолете. Мы спустимся на парашютах в горы. И так буду делать до тех пор, пока меня не убьют или мы не освободим нашу родину от тиранов и эксплуататоров.

Фидель отдает последнее распоряжение: направить в Сантьяго Франку Паису условленную телеграмму со словами: «Книга распродана». Теперь Паис сможет в назначенный срок поднять восстание в столице Ориенте.

Че с саквояжем, в котором медицинские принадлежности — он ведь, кроме всего прочего, еще и врач отряда! — забегает домой, к Ильде, целует спящую дочь, наспех пишет прощальное письмо родителям. Оно, как и все его письма к родным, проникнуто мрачным юмором. Смысл письма следующий: дело, на которое иду, стоит того, чтобы за него погибнуть, хотя похоже, что это все равно что стучать лбом об стенку. «Не забудь твой ингалятор, не потеряй его», — говорит ему Ильда… Но Че забывает именно ингалятор! Чего только не случается с необстрелянными партизанами…

2 часа утра 25 ноября 1956 года. В Туспане идет посадка отряда на «Гранму». На пристани стоит шум, смех, беспорядок. Местная полиция, получившая «мордиду» — «кусок», или попросту взятку, блистает своим отсутствием. Проходит некоторое время, и 82 человека с ружьями, амуницией и прочим боевым хозяйством погружаются на игрушечную яхту, которая сейчас похожа на консервную банку, плотно набитую сардинами. Идет дождь, на море шторм, но отступления быть не может. Только вперед!

Че, Каликсто Гарсия и еще трое будущих повстанцев прибыли к месту посадки на «Гранму» последними.

В Туспан можно было добраться только на автомобиле. Сойдя на одной из железнодорожных станций, Че и его друзья стали ловить попутный транспорт. «Найти машину оказалось очень трудно, — вспоминает Каликсто. — Мы долго ждали на улице. Наконец остановили одну свободную машину и попросили водителя довезти нас до порта. Тот запросил сто восемьдесят песо. Мы согласились, но на полпути водитель, очевидно, струсил и отказался ехать дальше. Наше положение было тяжелым: и так уже было потеряно много времени, а тут еще непредвиденное осложнение… Тогда Че сказал мне: „Наблюдай за дорогой, а шофера я беру на себя“. С трудом уговорил он его довезти нас до Поса-Рика, что составляло немногим более половины пути, а оттуда, пересев на другую машину, мы поехали дальше к месту назначения. Наконец впереди показался маленький городок Туспан. При въезде нас встретил Хуан Мануэль Маркес и повел к реке, где у берега стояла яхта „Гранма“».

Опоздавшие спешат на палубу «Гранмы».

Фидель приказывает:

— Отдать концы и запустить мотор!

Перегруженная донельзя «Гранма» с потухшими огнями с трудом отчаливает от берега и ложится курсом на Кубу.

Бойцы поют кубинский гимн и гимн «Движения 2S июля».

Фидель сдержал свое слово: в 1956 году им предстоит стать героями или мучениками…