"Петр Краснов. Две повести: Терунешь. Аска Мариам " - читать интересную книгу автора

звУздами, и, казалось, смУялось надъ тУми опустошенiями, которыя произвелъ
ливень. Утро опять было безъ облаковъ, и солнце нестерпимо жгло, но земля
уже впитала въ себя достаточно влаги, и дороги стали скользкими. И такъ
пошло день за днемъ. На мокрой и черной отъ степныхъ пожаровъ землУ
показалась мелкая иглистая зеленая трава, и пейзажъ изъ золотисто-желтаго,
соломеннаго, сталъ изумрудно-зеленымъ. Но вмУстУ съ тУмъ пути сообщенiя
становились хуже и хуже. Мулы скользили, вязли и падали на липкомъ и
скользкомъ черноземУ, подвозъ товаровъ изъ Харара прекратился, и мы съ
Савурэ и армяниномъ Захарiемъ подняли цУны. Мои капиталы стали быстро рости.
Терунешь привязалась ко мнУ еще больше, но, странное дУло, чУмъ больше
она меня любила, тУмъ холоднУе становился я къ ней. Раньше, пока не
наступилъ перiодъ дождей, я ее рУже видУлъ. Я ходилъ на охоту, бывалъ у
Абарра, у конвойныхъ казаковъ, у повара посланника, и видУлъ ее только въ тУ
минуты, когда хотУлъ ее видУть и ласкать. Теперь она всегда была при мнУ, и
то, чего, я прежде не замУчалъ, начинало раздражать меня. Иногда мнУ
слышался запахъ чеснока въ моемъ домУ, и я зналъ, что это означало, что у
нея были подруги. ЦУлые дни мы просиживали вмУстУ, прислушиваясь къ шуму
дождя бокъ-о-бокъ, и она читала по складамъ русскiя книги, а я все по
прежнему мечталъ о далекой Россiи. Едва только дождь прекращался, я бУжалъ
на дворъ, смотрУлъ на темно-синее небо, отыскивалъ на самомъ горизонтУ
полярную звУзду.
Тогда Терунешь выбУгала ко мнУ, тревожно хватала меня за руку и
говорила: - "пойдемъ". Она увлекала меня въ хижину, зажигала лампу,
доставала ящикъ съ деньгами и считала звонкiе и свУтлые талеры, раскладывая
ихъ кучками по двадцать штукъ на столУ.
- Три тысячи, - говорила она мнУ, восхищенно хлопая въ ладоши: - три
тысячи двУсти двадцать два, и еще есть соли... - А! Хорошо!.. Не грусти - мы
скоро уУдемъ отсюда, и тебУ будетъ хорошо.
Я пожималъ ей руку, но мое сердце молчало, и я искалъ и не находилъ ни
слова сочувствiя, ни тУни любви къ моей маленькой Терунешь. Любовь, такъ
быстро захватившая меня, такъ же быстро и сгорУла, и, вмУсто яркаго пламени
страсти, остался лишь холодный пепелъ, подъ которымъ разгоралась угасшая
было любовь къ моей русской, родной АнУ...
- Сколько нужно талеровъ, чтобы доУхать до Петербурга? Три тысячи
мало?.. Ну, а пять тысячъ?.. Я думаю, что пяти тысячъ достаточно - это вУдь
очень много!!. Мы поУдемъ на своихъ мулахъ. Мой отецъ дастъ намъ своихъ до
Харара, и его солдаты проводятъ насъ... А какъ ты обрадуется, когда снова
увидишь море, высокiе дома и своихъ москововъ... И я тогда буду счастлива,
еще счастливУй, чУмъ теперь... Я бы и теперь была счастлива, но я вижу, что
ты все недоволенъ, - вотъ и я тоскую.
БУдная, бУдная Терунешь! Какъ могъ я ей сказать въ эти минуты, что я не
покупаю новыхъ товаровъ потому, что деньги скоплены, и я жду только случая,
чтобы уУхать въ Россiю, одному, безъ маленькой Терунешь, уУхать къ АнУ...
И я хмурился и молчалъ, и зналъ, что настанетъ, и скоро, тотъ день,
когда я прощусь съ нею и убью ее на вУки, оставлю здУсь съ разбитымъ
сердцемъ, съ навсегда загубленною жизнью.
И, - стыдно сознаться, - я искалъ случая, чтобы придраться къ ней,
искалъ въ ней недостатковъ, но чУмъ болУе я бранилъ и сердился на нее, тУмъ
ласковУе становилась она и больше любила....
Это приводило меня въ отчаянiе, и я все откладывалъ роковую развязку...