"Милош В.Кратохвил. Европа кружилась в вальсе (первый роман) " - читать интересную книгу автора

кустарником... Кричать караул? Это немыслимо!
И потому император, ухватив сверху тонкую прогулочную трость, которой
он до сих пор небрежно помахивал, начинает как можно незаметнее опираться на
нее. Когда ставит ногу... Нет, ничуть не лучше. Но ничего другого не
остается: трость, шаг - ой! - трость, шаг... Лишь бы на лице не дрогнул ни
один мускул. Боль не утихает, но Франц Иосиф идет, идет, выпрямившись, идет
размеренным шагом, песок хрустит под ногами при каждом шаге. Эти резкие
звуки, сопровождающие ходьбу, придают ей некую армейскую чеканность, словно
в них сливается поступь многих людей, марширующих в ногу.

7. ИЗ ДНЕВНИКА ДАМЫ

В июне{[11]} того же года графиня Мария Клейнмихель занесла в свой
личный дневник:
"В эти дни я впервые убедилась, что возможность революции в России
вероятна. Это было в имении, в Курской губернии.
Я писала письмо в моем кабинете. Вошел слуга, ездивший за покупками в
губернский город. С искаженными чертами лица рассказал он мне, какой
возмутительной сцены он был свидетелем. Когда он ждал на вокзале поезда, он
увидал там направлявшийся в Маньчжурию военный отряд. Полковник с женой и
двумя детьми устроился в купе, как вдруг вошел унтер-офицер и, очень
волнуясь, доложил, что в вагон, в который могут поместиться сорок человек,
вдавили сто человек, так что им невозможно было ни лечь, ни сесть.
Унтер-офицер просил у полковника содействия. Полковник сказал: "Хорошо, я
сейчас приду". Затем он закурил папироску и спокойно продолжал разговаривать
с окружающими. Немного спустя унтер-офицер снова появился в купе. Его глаза
налились кровью, и, не отдавая чести, он доложил полковнику, что солдаты
взволнованы его бездействием, прибавив резко: "Вам хорошо сидеть спокойно в
вашем купе, в то время как нас везут, как скот на убой". Полковник, вне
себя, приказал станционным жандармам арестовать унтер-офицера и посадить его
в тюремный вагон. Собралась толпа. Пришел фельдфебель доложить, что крики и
проклятия заключенного привлекают много публики и раздражают собравшихся
рабочих. Полковник направился к вагону, где находился заключенный, который,
увидя его, разразился бранью. Вышедший из себя полковник ударом сабли тяжело
ранил буяна в шею. Удар был так силен, что артерия оказалась разрезанной и
голова склонилась набок. Свидетели этой ужасной сцены, потеряв
самообладание, бросились на полковника, облили его керосином, смолой и
насильно потащили его в вагон. Кто-то более разумный удалил из купе вовремя
его жену и детей, и на глазах у всех несчастный полковник был подожжен и
сгорел живьем. Никто даже не попытался его спасти.
Впоследствии я узнала, что из Петербурга пришел приказ не давать этому
делу хода... Печать... была принуждена хранить молчание. Что особенно
привлекало мое внимание в этом трагическом происшествии, это то, что никто
не исполнил в нем своего долга - преступное попустительство со стороны всех.
Прежде всего железнодорожное начальство не должно было помещать солдат как
сельдей в бочку, во-вторых, солдат не был вправе оскорблять свое начальство,
полковник виноват в том, что не заботился о своих солдатах и тяжело ранил
беззащитного человека, затем виновна была и толпа в том, что она заживо
сожгла человека, затем жандарм и начальник станции, со всем своим персоналом
спрятавшийся куда-то в критический момент вместо того, чтобы попытаться