"Милош В.Кратохвил. Европа кружилась в вальсе (первый роман) " - читать интересную книгу автора

толк... Да, собственно, и трактир тоже был на ней, потому как Франтишека
интересовал не трактир как таковой, а посетители и постояльцы. Весь второй
этаж дома был отведен под комнатушки - одна подле другой - для скупщиков
хмеля, которые наезжали в Подржипский край главным образом из Саксонии.
Каждый уже знал, что у Каванов он всегда найдет ночлег с немецкой
лютеранской библией возле подсвечника на ночном столике. В отличие от жены,
Франтишек Каван так никогда толком и не выучился немецкому, но и того, что
он знал, хватило, чтобы со временем понимать почти все, о чем толковали
саксонцы; главное, они приносили новости о том, что делается на белом свете.
Целыми вечерами говорили о политике. О политике говорилось и тогда, когда
приезжали гости из Праги. В иные годы - регулярно, в другие - реже, потом
опять приезжих становилось больше - в зависимости от того, как обстояли дела
в Чехии, в Праге и в имперском совете в Вене. Трактир Кавана постепенно
становился чем-то вроде политического центра Подржипщины. Как зеницу ока
берег Франтишек один из шести массивных стульев со спинками, вырезанными в
форме липовых листьев, на котором будто бы сиживал Гавличек! Но, как ни
странно, охотнее всего гости беседовали опять-таки с женой Франтишека. И
откуда это в ней взялось, ворчал Франтишек, ревнуя и в то же время гордясь,
ведь обо всем умеет, чертовка, поговорить... Стоило ей подсесть к столу, как
Франтишек тут же умолкал, будто дара речи лишался, и горше всего было то,
что никто этого даже не замечал, обходились и без него... Пожалуй, самой
яркой порой его жизни было время, когда в шестидесятые годы он бок о бок с
графом Турн-Таксисом помогал организовывать национальную манифестацию на
горе Ржип, за что потом вместе с Турн-Таксисом его судили и осудили, хотя,
конечно, на сходке он не произнес ни слова. Но несколько месяцев он,
естественно, все-таки отсидел и, что было не менее естественно, отказался
подать прошение о помиловании и отмене приговора.
Домой он вернулся еще более воинственным, чем был до этого, однако
эпоха уже начала свою воинственность утрачивать. Политика отныне стала
прерогативой далекого имперского совета. Политики спорили, следует ли им
участвовать в заседаниях или бойкотировать их; начались распри между
старочехами и младочехами; все (по крайней мере так казалось Франтишеку)
измельчало, выродилось в грошовое торгашество уже без великолепных народных
сходок и без... тюрем!
И тогда энергия начала искать выхода в авантюрах более скромных и
приземленных. Когда во время сельской охотничьей страды с ее разудалым
"последним гоном"{[18]} какого-нибудь торгаша или барышника заносило на
бричке в кавановский трактир, то наутро протрезвевший хозяин обнаруживал,
что бричка стоит на кровельном коньке двухэтажного подворья Кавана. Вся
челядь приходила на помощь, чтобы распотрошить бричку, по частям втащить
через чердак наверх и снова собрать ее на крыше, а Франтишек тем временем
знай наливал в распивочной постояльцу рюмку за рюмкой. В другой раз
избиралась подходящая жертва, склонная к возлияниям, и когда дело доходило
до немоты, опьяневшего молодца стаскивали в придорожную канаву, на ладони
раскинутых рук нашлепывали самое мерзкое, что только может быть, а потом уже
достаточно было пощекотать нос прутиком, чтобы рука начала елозить по лицу,
оставляя на нем следы своей пригоршни. Но все это были уже лишь жалкие
заменители; не помогала даже выпивка, тем более что выпитое на Франтишека
Кавана действовало мало... Лишь однажды вспыхнул отблеск славы былых
времен - это когда, запрягши две пары великолепных лошадей, Франтишек вез