"Эрнст Кренкель. RAEM - мои позывные " - читать интересную книгу автора

Улицы в этот день были грязные, никто не убирал снег. У нас на
Садовой - Черногрязской горел полицейский участок. Я полюбовался этим
интересным зрелищем и пошёл в центр города на Воскресенскую площадь к
Городской думе, в здании которой сейчас находится Музей Ленина.
На площади перед думой кто - то говорил речь. Потом где - то недалеко
стали стрелять. Все куда - то шарахнулись. И я шарахнулся. Потом опять стало
тихо, и несколько студентов с красными повязками и старыми берданками повели
двух довольно сильно помятых городовых. Все окружающие бодро выкрикивали
разные слова в адрес этих растрёпанных городовых. Каждый чувствовал себя
немножко победителем.
В эти дни отца особенно часто навещали студенты коммерческого
института, где он также преподавал. Отец всегда славился большой
общительностью, студенты его любили и потому не раз бывали в нашем доме. Но
сейчас, испытывая большую потребность в обмене мыслями и наблюдениями, они
буквально не выходили из отцовского кабинета.
Хорошо помню одного из них. Звали его Миша. Это был настоящий сибиряк -
косая сажень в плечах, энергичный, темпераментный. Забыв о моём возрасте,
Миша задал мне вопрос, волновавший его в эти дни:
-Ты большевик или меньшивик?
Естественно, что больше - это лучше, чем меньше. Я посмотрел на Мишу и
убеждённо ответил:
-Большевик!
Миша обрадовался:
-Молодец! И дальше будь таким.
Последние годы войны были наполнены многочисленными трудностями.
Хозяйство страны таяло, как тонкая льдинка на солнышке. Разруха и голод
нарастали с неимоверной скоростью. Многие думали, что революция сразу же
принесёт стране иную жизнь, но не тут - то было. Минул февраль, царь отрёкся
от престола, а жизнь не только оставалась очень трудной, но, напротив, день
ото дня становилось всё тяжелее.
День мой начинался рано. В пять утра меня поднимали, я шёл к булочной и
становился в очередь. В кулаке - туг-зажатые хлебные карточки. Разжимать
кулак не рекомендовалось. В случае потери карточки не возобновлялись. Я
стоял с пяти утра до открытия магазина, причём подчас безрезультатно. Когда
очередь подходила, иногда объявляли: хлеб кончился. Беда заключалась в том,
что на следующий день неотоваренные хлебные талоны уже были недействительны.
Считалось, что раз прожил день, то и не надо.
Хлеб тех лет даже трудно назвать хлебом. Это было нечто ужасное,
именовавшееся "колобашками". По форме колобашки походили на нынешние
десятикопеечные ситники. Но, естественно, муки в них было меньше всего, и
потому они напоминали ежей. Из них буквально торчал кое - как размолотый
овёс. Перед употреблением такой хлеб нужно было, чуть ли не брить.
И всё - таки колобашки были гораздо приятнее неотоваренных талонов. На
несколько часов они кое - как заклеивали кишки. Можно было считать, что свой
паёк ты получаешь не зря и вроде как бы поел хлеба. О прочих продуктах
оставалось только вспоминать. Их добывали разными путями.
Трудности затягивались. В стране происходили большие перемены.
Наступило время Великой Октябрьской социалистической революции. Не хочу
обманывать читателя, уверяя, что уже тогда понимал её значение. Я был ещё
мал, в социальных изменениях разбирался слабо, и мой жизненный горизонт