"Мишель Креспи. Охотники за головами " - читать интересную книгу автора

и лучшим способом отклонить любую попытку навязать ее остается ответ "думаю,
хорошо" на все вопросы, от кого бы они ни исходили. Да, все тот же Киплинг.
Американский социолог Райсман написал книгу, в которой объясняет, что мы
пришли из общества людей, не нуждающихся ни в чем для самостановления, к
обществу людей, полностью зависящих от других. Я-то уж точно отношусь к
первой категории.
Знаю, что Анна страдает от этого, пожалуй, даже досадует. Думает, что я
не обращаюсь к ней с просьбой о поддержке потому, что она не много для меня
значит. Это не так. Именно потому, что я ее люблю и боюсь потерять, я и не
хочу показаться ей слабым. Система воспитания, существовавшая в шестидесятые
годы, определила наше формирование: ты сильный, выигрываешь - и ты
вознагражден; ты слабый, проигрываешь - и тебя наказывают. Анна вышла за
меня замуж не потому, что я плакался ей в жилетку, а преуспевал и
олицетворял в ее глазах образ сильного мужчины. Я хочу его сохранить. Их
сохранить: образ и Анну. Я знал многих, кто, потеряв работу, следом терял и
жену. У человека менялся характер, и он не мог больше дать того, что
хотелось жене. Есть некое обоюдное психологическое удовлетворение в переходе
от роли жены к роли матери-утешительницы, но от него быстро устаешь, ведь
нельзя долгое время перестраивать весь фундамент, на котором построено
супружество. "Да не оставит тебя сила" - эта фраза остается лучшей из
лучшего фильма года на заре третьего тысячелетия. Недалеко же мы ушли от
человекообразных обезьян.
То же самое и в делах. Выигрывает не обязательно самый умный, но самый
грубый, тот, кто желает чего-то сильнее других.
Анна говорит, что готова все разделить со мной, - она дала обещание
быть с мужем в горе и в радости. И если во мне останется потаенный уголок,
она не сможет любить меня всего целиком. Я уверен, что Анна так думает, и
вполне искренне. Но я также уверен и в том, что она ошибается. Если меня
исключат из конкурса, она не перестанет меня любить, но будет любить
по-другому. Она будет любить другого меня. Это слишком большой риск.
И все-таки Анну не в чем упрекнуть. Когда я заявил ей о потере работы,
ей и в голову не пришло, не в пример многим ее подругам в подобной ситуации,
что у нас больше не будет доходов и мы должны обходиться обычным прожиточным
минимумом. В первую очередь она подумала не о себе. Она долго убеждала меня,
что я не виноват, - впрочем, это было напрасно, так как я не чувствовал себя
виноватым, - и оправдывала меня тоже напрасно. Довольно сухо я попросил Анну
прекратить оказание психологической скорой помощи, и впредь мы к этому не
возвращались. В течение двух месяцев она иногда, между прочим, спрашивает,
как идут дела, и я неизменно отвечаю, что кое-что наклевывается. Я отлично
вижу, как она переживает. За меня. Через несколько недель, когда придут
первые неоплаченные счета, Анна начнет переживать за себя и наших детей.
Тогда-то и начнется самое серьезное: она станет думать о детях, которым
грозит опасность - из-за меня.
Однако нашим двум девочкам почти ничего не грозит. Старшая блестяще
оканчивает коммерческую школу, поступив туда с отличным аттестатом зрелости.
К концу учебного года она получит право на свободное распределение, и на нее
свалится куча предложений. Вот с младшей - проблемы. Она пробует изучать
историю искусства на филологическом факультете, что мне кажется не слишком
перспективным. Вижусь я с ней лишь раз в неделю, но она упрекает меня за то,
что я ее подавляю. Возможно, так оно и есть, тут невольная вина матери,