"Нэнси Кресс. Число Файгенбаума" - читать интересную книгу автора

мелькнуло перед глазами, спрятанное за текущей работой, почти различимое.
Но так бывало нечасто. А правда, о которой я не говорил Фрэн - просто не
мог сказать, - была в том, что мне не нужно находить уравнение. А ей это
необходимо. Интеллектуальный голод чистой воды, вот что подгоняет ее,
истинного ученого.
Я просто хотел мирно и спокойно смотреть вокруг. Жить в том же
спокойствии, что годами находил в простых занятиях алгеброй, исчислениях,
Булевой логике. В числах, которые не были дублированными структурами, за
которыми не лежали другие множества целых чисел, или констант, или дробных
размерностей - множества более полные и завершенные, чем они. В математике
есть своевольная надменность, но нет теней на стенах пещеры.
Поэтому я просидел рядом с Фрэн перед монитором так долго, сколько
потребовалось для распечатки семейства пространственных фазовых диаграмм,
потратил время и на их разглядывание, снова заглянул в нашу статью, прочел
статью Питера Соленски, и больше у меня не было достойных поводов для
того, чтобы оттянуть момент возвращения в материальный мир.


Едва я двинулся к аудитории, к "Введению в теорию множеств", снова
подступила тошнота.
Середина октября. Еще два месяца работы с этой группой - дважды в
неделю по 90 минут. Иначе не удастся сохранить место ассистента. Не знаю,
смогу ли дотянуть. Но лишившись работы, я перестану встречаться с Фрэн.
Тридцать два лица покачивались передо мной; за ними - 32 призрачно
мерцающих двойника. Других. Совсем других. Джим Малкахи - угрюмый сутулый
парень 18-ти лет с угреватым лицом и смертельной обидой в глазах: его
отчисляют. А за ним маячит спокойный, уверенный Джим, ничем не
искалеченный, без следов ужасной обиды, из-за которой он не слушал меня и
не учился по книгам. Джессика Харрис - типичная отличница, худое личико
искажено волнением, переходящим в панику всякий раз, когда она не может
чего-то сразу понять. За ней - самоуверенная Джессика, которая в состоянии
минуту подождать, разобраться в логике и получить удовольствие от
очередного успеха. Шестьдесят четыре лица и 64 предмета обстановки в двух
аудиториях, и временами, когда я отворачиваюсь от них к двум грифельным
доскам (на идеальной поверхности у меня твердый почерк, а на пыльной и
исцарапанной - неровный, кривой), это не приносит облегчения.
"Студенты жалуются, что вы на них не смотрите, когда говорите, -
отчитывал меня декан. - Кроме того, не выделяете времени после занятий,
чтобы обсудить их трудности".
Он мерцал за своей собственной спиной: мудрый руководитель позади сверх
меры загруженного бюрократа.
Никто не задал ни одного вопроса. Никто не остался после занятий. Никто
из первых 32-х студентов ничего не сказал о бесконечных множествах, а
другие 32 были вне моей досягаемости. Я вышел из аудитории со свирепой
головной болью и в коридоре едва не столкнулся со студенткой.
Вдоль стены (здесь грязная штукатурка - там узорная веселая лепнина)
стояли кресла для студентов, ожидающих преподавателей, друг друга или
дополнительных занятий. Одно кресло на добрую треть перекрывало мою дверь;
очевидно, его выдвинула девушка, которая сейчас сидела, наклонив голову, и
что-то писала в блокноте. Головная боль у меня была такая, что глаза лезли