"Евгений Крестовский "Холодное солнце" " - читать интересную книгу автора

"Не могу я, - говорит, - на практические занятия в институт всякий раз
вдрабадан пьяным заявляться!
Отчислят меня. А ведь у меня призвание. Человечество спасать желаю.
Люди в белых халатах. Слышал?"
Платон перевел взгляд на свой пустой стакан, а потом выжидательно
посмотрел на Глеба, хитро улыбаясь. Донской вытащил банкноту.
Уже через пятнадцать секунд Платон вновь стоял у столика с полным
стаканом и благодарно улыбался Глебу.
- Стали с Черепом на пару работать, - продолжал он, опрокинув
полстакана в утробу и прослезившись от удовольствия. - Череп меня научил:
перед заходом по сто грамм шила внутрь, потом пять минут пауза и - вперед,
то есть вниз - к человеческому материалу. А внизу - паноптикум. Ладно бы
просто на жмуров смотреть! А то ведь их еще мыть да обряжать требуется.
Поначалу приноровились из-за угла их поливать. Шланг у нас имелся. Рядом-то
стоять жутковато, а из-за утла терпимо. Когда смочишь их - не такие
страшные делаются. Вошли в ритм, привыкли к рабочему месту. Но страх
начался тогда, когда обряжать жмуров стали!
Ты когда-нибудь одевал покойников? Нет? Много потерял! Иной весь
скрюченный, закоченел - не разогнешь. Как в гроб положишь? Надо разгибать:
ну там, кое-где подрезать, это понятно, это мы быстро освоили. Но
попадаются и несгибаемые, не люди - гвозди! В общем, наш народ,
принципиальный. Ну вот, уже неделю работаем.
Вроде ничего. Среди покойников своими стали. Чувствуем себя как рыбы в
воде: и бутылочку на двоих разлить можем в их присутствии, и хлебцем с
салом закусить тут же, и все нам нипочем вроде... А тут попался нам один
несгибаемый. Череп за него взялся. "Погоди, - говорит, - я к нему научно
подойду!" Так вот, тянет он жмура по-научному, прямит его, а жмур ни в
какую не поддается. Принципиально гад не разгибается! На своем стоит, как
лидер профсоюза. А на соседнем столе другой лежит, мой. Совсем свежий,
только весь в крови, с горлом перерезанным. Я на него поглядываю: вот,
думаю, жмур организованный, держит правильную линию, никому не мешает,
правда, ноги его в коленях согнуты. Распрямил я ему ноги, уложил пряменько:
лучше сейчас, пока теплый, а то, когда закоченеет, намучаешься с ним...
Пока Череп над несгибаемым работает, я на этого любуюсь; обмыть бы да сразу
в гроб, так он мне нравится. Но надо дядю Вову ждать - прозектора нашего.
Он как раз заняться им должен. Размечтался я о медицине: не пойти ли,
думаю, мне по специальности учиться? Буду гуманистом и человеком в белом
халате! Пока я размышлял так, у моего опять ноги в коленях согнулись. С
чего бы это, думаю? Подошел, разогнул. Странно: жмур еще теплый, а
скрючивается как мороженый. Подрулил я к Черепу: может, помощь моя
требуется? Жмур его некондиционный: то в одном месте горбылем пойдет, то в
другом: консистенция такая в нем упругая! Череп меня прогнал. "Не мешай, -
говорит, - человеку заниматься наукой!" Ладно, думаю, пусть парится в
одиночку. Подхожу к своему, а он опять с согнутыми коленями. Нет, думаю,
шалишь! Беру нож и к нему: сейчас я тебе враз копыта разогну! Только
нащупал сухожилия, а тут Череп хрипит, как удавленник, зовет: "Помоги,
Платон!" И уже весь красный от натуги. Я подошел, взял несгибаемого за ноги
и держу, а Череп залез на жмура сверху, да вдруг как навалится ему на грудь
всем своим весом. Череп-то навалился, а жмур возьми да и охни. Протяжно
так: "О-ох!" Череп замер и как-то весь вытянулся. Я-то уже у выхода, а