"Агата Кристи. Бремя любви" - читать интересную книгу автора Ллевеллин про себя усмехнулся. Такая, значит, манера ухаживать на
этом острове. Девушки были красивы - гордые черноволосые красавицы не самой ранней юности; лет через десять или раньше они станут похожи на тех стареющих женщин, которые вперевалочку идут в гору, опираясь на руку мужа: толстые, добродушные, полные достоинства, несмотря на бесформенную фигуру. По крутой узкой улочке Ллевеллин спустился к гавани. Там в кафе с широкими террасами сидели люди, пили разноцветные напитки из маленьких рюмочек. Перед кафе прогуливались целые толпы. И здесь люди снова отмечали Ллевеллина как иностранца, но не проявляли повышенного интереса. Они привыкли к иностранцам. Приходили корабли, иностранцы сходили на берег, иногда на несколько часов, иногда чтобы пожить здесь, но недолго: гостиницы тут были скромные и лишенные такой роскоши, как водопровод и канализация. Глаза прохожих говорили: нам дела нет до иностранцев; они чужие и не имеют ничего общего с жизнью острова. Незаметно для себя Ллевеллин умерил шаг. Поначалу он шагал бодрой поступью - так ходят американцы, знающие, куда направляются, и озабоченные тем, чтобы попасть туда возможно скорее. Но здесь не было определенного места, куда ему нужно попасть. Он был просто человек, один среди таких же, как он. С этой мыслью к нему пришла теплота, счастливое ощущение братства, нараставшее в нем в последние месяцы. Как описать это чувство близости, общности с ближними? Беспричинное, бесцельное и бесконечно далекое от снисходительности благотворителя, это было осознание любви и дружбы, которая ничего не дает и не требует взамен, не просит и не оказывает благодеяний. Это можно было блаженства - мигом, который по самой своей природе не может продлиться. Как часто Ллевеллин слышал и произносил слова: "Твоя любовь и доброта к нам и ко всем людям" "Псалмы, XXIII, 4.". Человек тоже может испытать это чувство - но не может его удержать. И вдруг он увидел, что здесь и заключается воздаяние, обещание будущего - до сих пор он этого не понимал. Пятнадцать с лишним лет он был этого лишен - чувства братства с людьми. Он держался особняком - человек, посвятивший себя служению. Но теперь, когда со славой, с мучительной опустошенностью покончено, он снова сможет стать человеком среди людей. Он более не призван служить - только жить. Ллевеллин свернул и присел за столик в кафе. Он выбрал столик у стены, чтобы глядеть на другие столы, на прохожих, на огни гавани и стоящие в ней корабли. Официант принес заказ и спросил мягким, музыкальным голосом: - Вы американец, да? - Да, - ответил Ллевеллин. - Американец. Улыбка осветила серьезное лицо официанта. - У нас есть американские газеты, я вам принесу. Ллевеллин мотнул было головой, но сдержался. Вернулся официант и с гордостью вручил ему два цветных американских журнала. - Спасибо. - К вашим услугам, синьор. |
|
|