"Агата Кристи. Бледный конь (Роман)" - читать интересную книгу автора

принято есть!
Я согласился на хороший сандвич с бананом и ветчиной.
Хоть я и жил в Челси, то есть снимал здесь уже в течение трех месяцев
меблированную квартиру, во всех прочих отношениях я чувствовал себя в этом
районе чужаком. Ведь я писал книгу о некоторых особенностях архитектуры
Великих Моголов, а раз так, я мог жить где угодно - в Челси, Хэмпстеде,
Блумсбери или же Стрэтхеме с одинаковым успехом. В окружающем меня
интересовали лишь орудия моего труда, и мир платил мне тем же безразличием.
Я был не от мира сего.
Однако в этот вечер я испытывал приступ мизантропии, из тех, что
свойственны всем сочинителям. Архитектура Великих Моголов, сами Великие
Моголы, образ жизни Великих Моголов и все захватывающие переживания, с этим
связанные, вдруг превратились для меня в прах и тлен. Кому это интересно?
Зачем я вздумал об этом писать? Я перелистал вспять несколько страниц,
перечитывая написанное. Все показалось мне одинаково плохо: скверно написано
и очень скучно. Тот, кто сказал, что история чепуха (кто это, кстати,
сказал? Генри Форд?), был абсолютно прав.
Я с омерзением отодвинул рукопись и, встав из-за стола, посмотрел на
часы. Скоро одиннадцать. Я силился вспомнить, ужинал ли я. Прислушавшись к
себе, я решил, что нет. Вот обедать я обедал - в "Атенеуме". Но это было
давно.
Я пошел обследовать холодильник. В холодильнике оказался подсохший
ломтик языка. Поглядев на него с неодобрением, я вышел на Кингс-роуд и
очутился в кафетерии, чью вывеску составляло имя "Луиджи", написанное по
стеклу красными неоновыми буквами, и где, задумчиво созерцая сандвич с
бананом и ветчиной, я размышлял сейчас о зловещем характере шумов
современного города и их влиянии на городскую жизнь.
Все эти шумы, думал я, приводят на память детские посещения цирка,
цирковое представление: вот из сундука в клубах дыма возникает Дэви Джонс, а
из потайных дверей и окошек лезут силы зла, со всех сторон наступают они на
Доброго Чудодея, грозят ему, а он в свой черед машет малоубедительной
волшебной палочкой, сиплым голосом выкликая жизнеутверждающие банальности о
том, что добро в конце концов победит, и предваряя этим неукоснительный и
неизбежный финал - музыкальный шлягер, не имеющий никакого отношения к
смыслу представления.
Я подумал, что зло в таких случаях, наверное, всегда более внушительно,
нежели добро. Ведь оно основной двигатель действия и призвано пугать и
потрясать. Оно воплощает анархию, беспорядок, ополчившийся на порядок. В
конечном же счете, размышлял я, порядок будет восстановлен. Он воцарится
опять, несмотря на пошлость Доброго Чудодея с его сиплым голосом и убогими
виршами, несмотря даже на всю нелепость хилого музыкального апофеоза.
"Тропинка вьется по холму, там городок, что я люблю..." Что это в сравнении
с силами зла, и все же неизбежно зло будет повержено. Представление
окончится, как всегда оканчивается цирковое представление: заключительный
парад, и актеры спускаются с подмостков по старшинству, причем Добрый
Чудодей, в соответствии с заветами христианской морали, не стремится быть
первым (в данном случае последним), а маячит где-то в середине, рядом со
своим недавним злейшим врагом, который больше не изрыгает пламя и серу, а
превратился просто-напросто в мужчину в красном трико.
Кофейная машина опять зашипела мне в ухо. Я жестом попросил себе еще