"Феликс Кривин. Притчи о жизни (Авт.сб. "Хвост павлина")" - читать интересную книгу автора

"Белеет парус одинокий". Там, если помните, Петя Бачей уезжает именно из
Аккермана.
Вот с ним я и поехал.
Немцы наступали, приближаясь к станице Аксай.
Выехали мы из Аккермана в дорожной карете и долго тряслись по знойной
бессарабской степи. Неожиданно в карету вскочил неизвестный матрос, как мы
позднее узнали, с "Потемкина". Родион Жуков. Ему удалось скрыться от
жандармов, но немцы приближались к станице Аксай, и нам пришлось ехать
дальше. Уже не в карете, а в поезде.
На станции Калач нас бомбили. Немецкие самолеты пикировали прямо на
нас. Родион Жуков вылез из-под скамейки и скрылся, подмигнув мне на
прощание: оказалось, что я увез библиотечную книгу.
Старенький колесный пароходик "Тургенев" отчалил от пристани и двинулся
вверх по Волге. Был он похож на обыкновенную баржу, до отказа забитую
беженцами. Беженцы заполнили трюм и палубу, шагу негде было ступить. Через
всю баржу тянулась в камбуз очередь: занимали ее с утра, а пекли лепешки
только вечером. Если, конечно, была мука.
Девочка на пароходе "Тургенев" нудно канючила: "Папа, мне хочется пить!
Папа, мне хочется пить!" Всем хотелось пить. Всем хотелось есть. И отец
девочки всем отвечал: "Хочется, перехочется, перетерпится".
Пока мы плыли по Волге, я успел несколько раз выехать из Аккермана: я
дочитывал книгу и снова ее начинал. У меня не было другой книги. И мне
хотелось пожить в другом времени. Я садился в карету и не спеша выезжал из
Аккермана в широкую бессарабскую степь.
- А вы почему не стоите в очереди? - спросила у нас соседка по барже.
Она дала нам целую миску муки, и мы тоже стали в очередь.
Очередь была длинная, на весь день. Поэтому я пересел с баржи на
пароход "Тургенев", где все еще звучала утешительная фраза девочкиного
отца: "Хочется, перехочется, перетерпится".
Когда неизвестный матрос в очередной раз вскакивал в нашу карету, я уже
знал, что это матрос с "Потемкина", что нам с ним предстоят большие дела.
Я знал все, что случится в книге, и от этого становилось спокойнее. В той
жестокой, пугающей неизвестности так нужна была книга с известным
концом...



АВГУСТ

Два воспоминания остались у меня от этого приволжского города: крысы во
дворе и белые плечи нашей хозяйки.
И те и другие появлялись, не стесняясь моим присутствием. Крысы ходили
по двору, как жильцы в праздничные дни, когда можно не спешить на работу.
Они смотрели на меня круглыми от удивления глазами, словно спрашивая: "А
этот откуда взялся?"
Мы приплыли сюда по Волге из города Сталинграда. На барже нас было
много, и плыли мы много дней. В Сталинграде мы жили на стадионе - это было
единственное место, способное вместить такое количество людей.
Мы были беженцы и все время бежали. От Одессы до Николаева, от
Николаева до Ростова, от Ростова до Сталинграда, и вот - прибежали сюда.