"Феликс Кривин. Упрагор, или Сказание о Калашникове (Авт.сб. "Хвост павлина")" - читать интересную книгу автора

решеткой, то утверждать, что чужой сын лучше вашего - чистейший
объективизм.
Калашников это учел, и когда опять пришел к руководителю с написанным
для него докладом, все приоритетные высоты были на нашей стороне.
"Ничего не понимаю, - сказал Федусь. - Как же наш пик самый высокий,
если с их стороны девять пиков выше нашего?"
Но теперь-то Калашников не дремал, он знал, кому сидеть в президиуме, а
кому за решеткой. И он спокойно объяснил, что высота - понятие
относительное, и даже вспомнил анекдот о царе Петре, который сказал
Меншикову, что тот не выше его, а длиннее. "Возможно, их пики длиннее, а
наш - выше", - твердо сказал Калашников.
Но уже новый ветер дул с вершины Упупа и выше - с Упупупа, и даже с
самого Упупупупа.
"Выше, длиннее... - поморщился Федор Устинович. - Вы мне давайте в
километрах. Вот это, как его... - Он не мог прочитать названия. Оно
действительно читалось черт знает как. - У него высота больше восьми
километров. И находится оно на территории дружественной Индии. Вы что,
хотите нас поссорить с дружественной Индией? А вот это, в Китайской
Народной Республике? Вы хотите нас поссорить с Китайской Народной
Республикой? - И вдруг он смягчился: - Я понимаю ваши чувства. Тем более,
что это бывший пик имени товарища... имени нашего бывшего товарища... Но,
дорогой мой, что же делать? Утверждать, что наш пик выше - чистейшей воды
субъективизм".
Подобный взгляд был слишком широк для Калашникова, поэтому ему пришлось
снова обратиться к Борису Ивановичу, который, кстати, недавно изобрел меру
ширины, хотя на нее после изобретения меры длины все махнули рукой,
посчитав ее никому не нужной и даже бессмысленной. Высказывалось мнение,
что в Упрагоре больше пригодилась бы мера высоты, но тайный смысл
изобретений Бориса Ивановича всегда был скрыт от постороннего глаза. Можно
лишь одно сказать с уверенностью: если Борис Иванович изобрел меру ширины,
значит, без такой меры существовать человечеству невозможно. До сих пор
обходились мерой длины, но вы же видите, к чему нас привела эта мера. Если
будем и дальше так двигаться, от нас вообще не останется ни ширины, ни
длины.
Прикинув на глаз широту новых взглядов Федора Устиновича и стоящих над
ним упупных организаций, Борис Иванович объяснил, что такое субъективизм:
если чей-то сын сидит в президиуме, а ваш сын сидит за решеткой, то
утверждать, что чужой сын хуже вашего - это несправедливость, нахальство и
самый беззастенчивый субъективизм.
Самое лучшее - это просто молчать, сообразил Калашников. Он умел
молчать и любил молчать. Но не в этом состояла его природа и его
призвание.



5

Точное знание, когда говорить, а когда молчать, - это не просто знание,
это большое искусство. Есть люди, вроде и умные, и образованные, а
разговаривают они, когда нужно молчать, и молчат, когда нужно