"Игорь Кром. Мемориал " - читать интересную книгу автора

застеснялся своего хорошего поступка.
- Сумасшедший дом, прости Господи, - закончила ругаться Бабушка. Собака
тявкала, как заведенная механическая игрушка. Я дождался, пока Татка
сосредоточенно продефилирует в коридор, и закрыл дверь, отгородившись от
ноющей, ругающейся, стреляющей из пистолетов и нападающей из-за угла тесноты
нашей убогой хрущевской квартирки. Облегченно вздохнув, включил магнитофон и
надел наушники, поставив еще один барьер между собой и царящим здесь Вечным
Шухером. Как же мы живем, если тяжелый рок - успокаивает? Жена что-то
беззвучно проговорила, хлопая губами, почесала спину и вновь превратилась в
мумию.
Усталость навалилась неожиданно, неумолимым врагом, долго ждавшим
своего часа, следившим за каждым моим шагом, чтобы вернее выбрать момент для
нанесения удара - оглушить, свалить и растерзать. И нанесла, и совесть
свалилась, оглушенная, и я с удивлением услышал ее гаснущий голос,
говорящий, что в гостиной Бабушка осталась одна против Гоблина, Татки и
Собаки, что ей тяжело, что она старенькая, что я должен ей помочь.
- Цыц, - сказал я совести. - Пойди, поболтай со Светкой.
Я расслабился и постарался растянуть каждое мгновение, ведь альбом
скоро кончится и я сниму наушники, и уложу спать Гоблина, и заберу Татку у
Бабушки, и буду долго ее укачивать, чтобы потом лечь в постель самому,
почитать немного на сон грядущий, погасить свет и лежать, разглядывая в
темноте, как в зеркале, прожитый день, и заснуть, наконец, под аккомпанемент
душераздирающих воплей Безумного Кота...

Хмурые облака веером наплывали на сизое низкое небо, сумеречный ветер
извивался между виселицами фонарей, цепляясь за ноги редких ошалелых
прохожих, хищно свистел, молотил ледяными ладонями в хрупкие окна жилых
домов, приглашая их обитателей выйти и померяться с ним силами. Никто не
отвечал ему, и он с хохотом уносился прочь, взъерошивая кусты и нападая на
деревья. Старая кряжистая береза, растопырив руки-ветки, поворачивалась
направо и налево, отбиваясь от окружившего ее вихря. Тщетно! Ветер играл с
нею, раскачивая из стороны в сторону, обламывая пальцы-сучки и заставляя
трещать позвоночник ствола. Где-то вдали раненым слоном завыла электричка.
Со стороны помойки мне наперерез метнулась абсолютно белая кошка с горящими
синими глазами, перебежала дорогу по всем правилам дурных примет, словно
негатив, потерявший свою кинопленку. Что-то было в этой кошке, и в этих
облаках, и в этом ветре. Что-то еще, кроме них самих - неотвратимое,
тяжелое, чуждое чувствовалось рядом. Вокруг меня бушевали тени (тени чего?),
их гнетущий хоровод обволакивал темнотой, как паутиной. Грязь под ногами
плотоядно чавкала. Мостовая таращилась пустыми глазницами открытых люков. В
лицо брызнуло чисто питерским месивом из снега и дождя с болотным запахом.
Луна моргнула и погасла, задушенная звероподобным облаком. Ночь наступала с
катастрофической быстротой.
- Что же это? - спросил я у ветра, но он только швырнул в меня
пригоршней дождя, холодного, замерзающего, колючего. Одинокий и
растерявшийся я побрел (куда?) в темноту, хлюпающую и сочащуюся под ногами.
Что-то мне нужно было узнать (или сделать?), что-то такое, от чего зависела
моя (или чья-нибудь еще?) жизнь. Надо торопиться. Вдали послышались шаги.
Туда, туда, там человек (человек ли?), надо узнать у него, ведь очень важно,
как скоро у меня это получится...