"Игорь Кром. Мемориал " - читать интересную книгу автора

поймал одну из ее отломившихся веток. И в нужный момент мне помог ветер -
ведь ветер тоже был живым! О, он был недоступен мне, неизмеримо сильнее и
свободнее, но я смог подсказать ему, куда направить свою неукротимую
энергию. И он уронил-таки ветку на змееныша, вышибив из него большую часть
сил. И я снова весь ушел в этого горе-студента. Правда, я подстраховался и
все же не потерял управление деревом. Я заставил ствол упасть на их дурацкую
пилу, чтобы вынудить прийти на кладбище хотя бы еще раз - ведь я не был
уверен в исходе следующей схватки. А уж если бы он снова оказался там, я
нашел бы способ заставить его вновь подойти к могиле. Однако змееныш что-то
почувствовал, и, к моему удивлению, не лег спать. Всю ночь он слушал в
наушниках свои ужасные кассеты, адское изобретение послевоенных лет, и
дикие, режущие слух, тягостные звуки "тяжелого рока" никак не давали мне
сосредоточиться.
Само собой, серьезным препятствием это послужить не могло. Теперь я уже
знал, кто из нас сильнее и не боялся открытого противоборства. Но змееныш
выстоял. Отступил, но выстоял. Он потерял какую-то важную часть самого себя,
отступив. Теперь он мог сопротивляться разве что по инерции. Теперь я мог не
спешить.
Я дождался ночи и отправил его в нокаут. Чуть передохнув, бросился
добивать. Дважды он на мгновения вырывался из моих тисков, но я снова и
снова настигал его.
В пылу борьбы я, случалось, увлекался. Едва я начинал ощущать свою Силу
в этом незнакомом, молодом теле, как мне начинало до жути хотеться применить
ее. И когда в его руках оказалась бензопила, я не смог сдержаться. С одной
стороны, это было сногсшибательно - использовать ее, как машину смерти, и я
получил глубочайшее удовлетворение от этого изысканного действа. Кроме того,
оно почти свело на нет волю змееныша, и я без труда загнал его на свою
могилу и наконец-то смог полностью покинуть дерево. Но с другой стороны, мое
новое тело оказалось вне закона, что создавало дополнительные неудобства.
Тем не менее, я опять накинулся на него. И вскоре снова не смог удержаться.
Я давно знал, что любая смерть сопровождается мощным выплеском энергии, и
давно научился ее использовать. Использовал и на этот раз. Это оказалось
настоящим деликатесом, особенно если учесть столь длительное - на полвека -
вынужденное воздержание. Ну и, конечно, не обошлось без осложнений. Полагаю,
что фотороботы убийцы ребенка уже имеются на всех постах милиции. Или даже
фотографии, если они идентифицировали его и убийцу с бензопилой. Но это
пугало меня не слишком.
Я дал ему взглянуть на мир в последний раз перед тем, как нанести
последний удар. И я победил, но он остался жив. Это было даже как-то
пикантно, во всяком случае, своеобразно. Но все же лучше бы он умер.
Чем ближе я подходил к Аничкову мосту, тем тревожнее становилось на
душе. В какой-то степени это место оставалось святым для меня. Издалека еще
я заметил, что Клодтовские скульптуры стоят на месте - все четыре.
Восстановили! Но, когда я подошел...
Когда я подошел, от всех четырех одинаково пахнуло древностью. От всех
четырех исходили тени человеческой заботы и тревоги за их судьбу во время
войны. И я понял, что их снимали с пьедесталов, и прятали от фашистских бомб
и снарядов. И спасли.
Это было непонятно. Но еще непонятнее оказалось другое. Там, где
пролилась кровь Анатолия Костылева, не осталось никаких следов. То есть там