"Игорь Кром. Мемориал " - читать интересную книгу автора

мысль - это нечто присущее мне и зависящее от меня. Оказывается, наоборот.
Это я лишь громыхающий придаток к Свободной Мысли. Как неожиданно! Но что я
должен узнать? Кого я должен узнать? Быть может, этого человека в черном
плаще, стоящего на четвереньках у моих ног? Обеими руками срываю скользкую
шляпу и вглядываюсь в его лицо. Его нет. Нет лица, нет головы. В пустом
воротнике пляшут тени.


- ... ТЕНИ.

Белая кошка сидит напротив. Синие глаза отсвечивают ненавистью. Из
точеной маленькой пасти клочками падает красная пена. Кошка выгибается дугой
и улицу оглашает вой сирены.Знакомый, тихий вой. Прерывистый. Назойливый.
Как электронный будильник.

Предчувствие оказалось верным - никакой работы не получилось. С полчаса
я посидел с Федором в вагончике, сбегал за водкой и еще полтора часа
наблюдал, как он уничтожает "Пшеничную". Второй мужик, Степаныч, так и не
появился. Работать не хотелось никому. И вскоре я сделал Федору ручкой и
вышел прямо в пургу. Ветер ровно и нудно давил на грудь и голову. Снег валил
вовсю, причем был он какого-то желтого оттенка, отчего воздух походил на
коллоидный раствор глины в воде. Хмурые облака веером наплывали на крошечный
кусочек сизого неба на западе.
У самого входа на лютеранский участок толпились зеваки. Нелепо
развороченный сбоку, поперек проезжей части стоял пассажирский микроавтобус,
кажется УАЗ. Рядом я увидел чудовищно смятую спереди зеленую "девятку".
Рулевая колонка ее буквально вонзилась в спинку водительского кресла.
Дворничиха в желтом ватнике тряпкой на швабре смывала кровь со стены
бензоколонки. Сразу три "Скорых", вразвалочку, с какой-то сытой ленцой одна
за другой потащились к мостику через Смоленку, надсадно вереща охрипшими
сиренами. Мужчина с разбитым лицом что-то кричал молоденькому менту и
вырывал у него из рук блокнот. "Это знак, - подумалось мне. - И, несомненно,
дурной".
Я не стал присоединяться к толпе любопытствующих и, прошмыгнув мимо
крестов и надгробий, направился к склепу графини Чичаговой,
переоборудованному под подсобку для кладбищенского персонала.
Ухоженный эрдельтерьер подозрительно оглядел меня с ног до головы, не
менее подозрительным взглядом одарила меня его хозяйка. Добрые люди не
очень-то жалуют кладбищенских работников. Но не станешь же ей объяснять, что
мы не имеем никакого отношения к печально известной похоронной службе, что у
нас просто подряд на кое-какие реставрационные работы. Покрасить забор,
вымостить плитами несколько тропинок... Мелочь, но мне всегда было приятно
осознавать, что я занимаюсь хорошим и благородным делом. Благородным на фоне
разграбленных склепов и сломанных крестов, на фоне забытых и затоптанных
могил, на фоне добрых людей, спокойно прогуливающихся с детьми и собаками по
только что уложенным дорожкам. Вряд ли кто-нибудь из них согласится при
жизни, чтобы на его будущую могилу гадили собаки. Но обыденное ежедневное
прохождение через кладбище не вызывает у добрых людей никаких эмоций. И это
мне кажется самым страшным. Я был уверен, что мертвые не заслуживают такого
пренебрежительного обращения.