"Никита Красников. Альфа-версия" - читать интересную книгу автора

часов, чтобы покрыть пятнадцать километров, отделявшие ее от Змиевкина
оврага.

На чердаке соседнего заброшенного дома старуха Берская захлопнула томик
Хармса и не спеша выбралась из кресла-качалки. Бессонная ночь больно
плескалась в голове, скрипела в поржавевших суставах. Подцепив пальцами
самодельный монокль, Берская откупорила пронзительный глаз. Второго глаза у
нее не было, глазница заросла диким мясом.
Чердак этот напоминал антикварный магазин - повсюду висели древние
зеркала, какие-то драпировки, стопки книг загораживали проход. Даже плоский
компьютерный монитор, заваленный в углу растрепанными корзинами, был похож
на старую литографию из-за облепившей его паутины. Сквозь широкие щели
пробивал утренний свет. В белых лучах качалась пыль, зеркала перебрасывались
зайчиками.
Берская подняла с пола короткую винтовку и подошла к одной из щелей. На
ее щеку упала солнечная полоса, по губам полезла кривая улыбка. В ярком
проснувшемся мире процветали свежие небеса, по оврагам искрился легкий
туман, а через поля летела светлая прямая дорога, по которой Захоева уходила
в бескрайнее пространство, как большая черная муха, оставляя за собой
пыльный хвост.
Не прошло и десяти минут, как Берская уже была в пути. Ее велосипед
дребезжал и подпрыгивал на кочках, повторяя перепады узенькой тропинки,
пронизывая чередующиеся пласты света и тени. Она собиралась прибыть до
срока, чтобы успеть подготовить нервы и привыкнуть к местности. Эта тропинка
петляла в обход полей по перелеску, потом заглядывала на биологическую
станцию, а уже оттуда бежала в Беево, сливаясь с главной дорогой в районе
Змиевкина оврага.
От легкой ритмичной нагрузки кровь веселее струилась по заросшим
сосудам, ночная усталость рассасывалась без следа. В деревцах куролесила
разная птица, веселым чириканьем настраивая клавесин ее беспорядочных мыслей
на мажорный лад. В такие минуты полагалось подбивать итоги, давать оценку
прошлому, и Берская с неизменным уважением ко всякой традиции стала послушно
вспоминать свою длинную извилистую жизнь. Делала она это чуть ли не впервые
за последние годы, ведь до сих пор ее мироощущение определялось лишь
коротким списком фактов и эмоций, непосредственно связанных с выходом на
Захоеву.
Но происходила странная вещь - несмотря на все усилия вспоминать
беспристрастно и хронологически последовательно, Берская снова и снова
возвращалась к привычным картинам, которые от частого обращения уже успели
обрести плакатную простоту и ясность. Белочка ее внимания кружила в колесе
ключевых событий последних лет, неизменно напарываясь израненной лапкой на
один и тот же торчащий эпизод - бессмысленную, истеричную ссору-вспышку в
лаборатории. Крики, кровь. Темнота... Потом начинались авангардные узоры и
мелодии выздоровления, которым на смену приходила жесткая черно-белая
хроника тренировок, а дальше уже журчала однообразная серая жижа
кропотливого поиска, местами оживленная динамичными, добротно
смонтированными клипами схваток и убийств.
В безупречном качестве ярких воспоминаний крылось что-то отталкивающее,
и ей даже показалось на мгновение, что записи эти были не документальным
свидетельством реальных событий, а нелепой фикцией, порождением