"Владимир Круковер. Девять опусов о зоне " - читать интересную книгу автора

Последняя фраза дошла до сознания профессора и он дернулся встать. И
тот же голос, уже испуганный, сообщил:
- Да коси ты, коси. Нам-то что.
Перед удивленным профессором выросла груда нехитрых тюремных продуктов.
Кто-то в углу, в нейтральном для просмотра через глазок поле, варил чай на
одеяле. Койку профессору застелили в левом углу на низу, он предположил, что
это место в головах считается наиболее престижным, и не ошибся. Тело
Гоши-Бармалея, убившее тело Дормидона
Исааковича, искупало свой грех перед сознанием профессора. А сознание
робко думало, боясь выдать свое присутствие в Гошином теле.
Профессор ел. Набитый рот оттягивал неизбежность разговора, в котором
только легенда о его ненормальности могла помочь. Профессор ел шматки
жирного сала, огромные куски хлеба, жирно намазанные маргарином, селедку,
сахар-рафинад, макая его в кружку с водой.
Глаза профессора созерцали эту еду с ужасом и отвращением. А рот,
ничего, - ел: зубы жевали, язык вилял, глотка глотала, желудок довольно
урчал.
Профессор съел все, что перед ним поставили, рыгнул, утер рот и
хладнокровно закурил сигарету "Памир".
И сказал, пуская струю дыма:
- Благодарю вас, коллеги, все было очень вкусно. Никогда не думал, что
подобная вульгарная пища может быть такой приятной на вкус.
Камера затихла. Было слышно, как жужжит одинокая муха.
- В чем дело, товарищи подследственные? - встревоженно спросил
профессор. - Возможно, вас шокировала моя благодарность? Я слышал, что в
уголовном кругу подобную вежливость принимают за сентиментальность. Это в
корне неверно, поверьте. Форма благодарности может маскироваться в любых
семантических оборотах, но суть ее остается неизменной.
Камера грохнула.
Смеялся басом цыган Жиган, смеялся козлиным тенором гомосексуалист
Лизя, смеялся какой-то рыжий мужик, кашляя и задыхаясь. Смеялись все.
Открылось окошко встревоженного охранника.
Надзиратель всмотрелся в полумрак камеры, пытаясь постичь причину столь
активного, заразительного смеха, сразу же отказался от этой попытки и тоже
засмеялся, закрывая окошко, засмеялся, будто заплакал, мелко и тревожно, как
смеются только надзиратели со стажем.
Засмеялся и профессор. Он смеялся грубым мужским смехом бандита
Гоши, Гоши-Бармалея. Этот смех перекрыл другие голоса и гулко поплыл по
коридорам старой тюрьмы, маленькой вселенной страха, боли и насилия в
большом мире зла, добра и равнодушия.

ОПУС ТРЕТИЙ (КАЛИНИНГРАД, НАРОДНЫЙ СУД)


"На одном пейзаже Ван Гога люди отбрасывают тени,

а деревья лишены их. Помните Сикстинскую Мадонну?
Заметили, что у папы Сикста шесть пальцев на руке?"

Верт.