"Владимир Круковер. Девять опусов о зоне " - читать интересную книгу автора

так и не давала никаких болевых сигналов, напомнила о своем существовании
самым непривычным образом: она издала громкий, нескромный звук. Вот такой:
тр-р-р-р, пр-р-ру-р!
Профессор буквально взвился, нащупывая шлепанцы. Но никаких шлепанцев
он не обнаружил. Более того, он не обнаружил вообще ничего: ни своей уютной
спальни, ни кровати, ни прикроватного торшера. То, что обнаружили выпученные
глаза профессора трудно было описать известными ему словами.
Дормидон Исаакович Брикман лежал на голых досках, застилающих третью
часть маленькой мрачной комнаты. Комната эта отнюдь не была оклеена
привычными обоями с фиалками. Напротив, стены комнаты были покрыты серыми
нашлепками цемента и только потолок был нормально ровным. Прямо напротив
профессора виднелась странная дверь с множеством заклепок, как на люке
космического корабля. В верхней части двери виднелось маленькое круглое
отверстие, на манер дверного глазка, а чуть ниже рамки какого-то квадратного
люка, в данный момент закрытого.
Дормидон Исаакович посмотрел налево. Слева от него наличествовал спящий
человек весьма непристойного вида. Лицо человека носило следы разнообразных
увечий, из которых многие были совсем свежими.
Седоватая щетина добавляла отрицательных штрихов в общий портрет.
Взгляд вправо не принес облегчения. Справа находилась та же серая
стена, грубо замазанная не разглаженным цементом. На небольшом участке
ровной поверхности, сохранившейся там совершенно случайно, был нарисован
человеческий член с ковбойской шляпой. Под нехитрым рисунком красовалась
надпись: "Воткни себе в жопу."
Но настоящие потрясения были еще впереди. Шкодливая и независимая
правая рука опять преподнесла профессорскому сознанию сюрприз. Она извлекла
откуда-то огрызок сигареты, сунула его в рот и прикурила от спички.
Некурящий профессор приготовился закашляться. Он даже сморщился от
отвращения. Но, к его несказанному изумлению, легкие сделали глубокий вдох,
губы сложились в трубочку и выпустили дым. А противная прямая кишка, будто
салютуя этим неправедным действиям руки, с которой она явно была в заговоре,
вновь издала непривычный звук.
- Эй, не рви, дай примерить, - произнес дребезжащий голос. Этот голос,
скорей всего, принадлежал неприятной личности слева.
- Закурить дай, что ли? - добавил голос.
Профессор, чисто механически, ответил:
- Простите, не курю.
И поразился звучанию своего голоса. Вместо приятного, хорошо
поставленного, бархатного баритона профессорская гортань произнесла эту
фразу хриплым басом.
- Ты чо, падла, чернуху гонишь! - отреагировал сосед.
И больно ткнул профессора в бок.
Профессор хотел возмутиться, позвать, в конце концов, кого-нибудь,
позвонить представителям власти, наконец. Но непослушная рука заразила своей
независимостью все тело. Она приподняла это тело, сгребла соседа за куртку и
рубашку и сказала незнакомым голосом:
- Простите, коллега, но я же сказал вам, что не имею чести курить.
Сосед явно растерялся. Он, как кролик на удава, смотрел на профессора,
на профессорский рот с дымящейся сигаретой и порывался что-то сказать, но не
мог из-за зверского поведения руки, сдавившей ему горло.