"Павел Крусанов. Скрытые возможности фруктовой соломки ("Бессмертник")" - читать интересную книгу автора

Павел Васильевич Крусанов

Скрытые возможности фруктовой соломки

Бессмертник -


Павел Крусанов
Скрытые возможности фруктовой соломки

- Поезд мчался сквозь преобладающий зеленый цвет. В кронах тополей
ветшал день. Ветви трепетали на длинном ветру. В общем вагоне поезда
С.-Петербург - Великие Луки я ехал уже довольно давно и теперь совершенно
не важно куда. Народу было не то чтобы много - помню кривоносого Николая,
пьяного до отпечатков пальцев, и рыжую женщину на верхней полке, бдительно
косящую глазами на оставленные внизу туфли, - во всяком случае я волен был
размышлять обо всем, что только приходило в голову. Когда это было? Июль.
Сенокос. Апокалипсис кузнечиков. Я думал о том, что упразднение сословий и
учреждение равенства - суть причины утока поэзии из окружающего
пространства. Всю историю нового времени вообще следовало бы рассматривать
как методическую работу по изъятию искусства из жизни путем умаления
аристократии и провозглашения эгалитаризма - бедная Европа, больная Россия,
мертвая химера Америка, но, Боже мой, что сталось с Поднебесной! Мне еще не
пришло в голову, кому это выгодно, но уже выстроилась изящная череда
ответных мер... Ей-ей, сколько поэзии в свинцовом листе на груди кифареда
Нерона, в леопардовой шкуре, накинутой на его плечи, когда он с ревом
выпрыгивает из клетки и тут же утоляет похоть с юношами и женщинами. А чего
стоит отточенный грифель Домициана, которым он в первые недели власти
протыкал отловленных в покоях мух. Или малопонятный синологам закон старого
Китая, по которому всех родственников императрицы или наложницы, принявшей
яд, вырезали, а смерть от голода не преследовалась. Вообще, есть что-то
трогательно общее между Светонием и Михаилом Евграфовичем. "...Он сам
отобрал юношей всаднического сословия и пять с лишним тысяч дюжих молодцов
из простонародья, разделил на отряды и велел выучиться рукоплесканиям
разного рода - и "жужжанию", и "желобкам", и "кирпичикам", а потом вторить
ему во время пения". Облака закрывали землю, как веки закрывают усталый
глаз.
- Конечно, меня предупреждали о временной разлуке, вернее, сударь мой,
разъятии, всего лишь разъятии, дабы возможен стал между нами любезный
разговор. Мне трудно изъясняться, но, пожалуй, правильно сказать об этом
надобно так: я ощутила, как меня отщипывают от целого мягкими, словно бы
детскими, пальчиками, как старательно лепят из меня человечка, формуя все,
чему надлежит быть у человечка, и в таком виде оставляют одну, - ах, нет
же, не одну - с тобой, но от тебя отдельно, в тревожном образе вычтенного.
Мне обещано, что это ненадолго, и, уповая на обещание, я скорее должна была
бы сказать "в образе слагаемого", каковой воплощала в чудный день нашей
единственной встречи, - но сказалось иначе. А разница, пожалуй, едва
уловима и состоит единственно в том, что теперь я обладаю памятью целого за
тот срок, покуда составляла часть его. Итак, я вновь могу говорить с тобой,
и сразу хочу признаться, что удивлена твоими словами - до нашей встречи я