"Павел Крусанов. Дневник собаки Павлова ("Бессмертник")" - читать интересную книгу автора

апрельским небом - - - Скорнякина, все его добрые бугорки, ямочки и
припухлости - - - сверкающую бижутерией Веру - душку с ужимками светской
кокотки и маскарадом в душе, где Мессалина рядится в затрапез Золушки - - -
мглистое сияние Жли - капризной шутницы, изящной шкатулочки, которую нельзя
не заподозрить в сокрытии клада... На всех лицах проступало вполне
натуральное удовольствие. Всем нравилось легкое трень-брень. И это не
нравилось Петру. "Они такие разные, - думал Исполатев. - Отчего же мы всем
угодили?" Исполатев сменил тему. Шайтанов тут же подстроился, и это было
уже настоящее. Теза Исполатева тосковала о звуках, что жили в тростиночках,
на тетиве натянутой, в ущельях, ветре, щепочках, о музыке, которая сама
себе наигрывала песенки, но вот попалась человеку на ухо, и тот ее забрал в
наложницы и с нею нынче в скуке тешится. Антитеза Шайтанова возражала, что
музыку музыкой музыке нипочем не растолкуешь, что она человека хитрее и
силок ей не поставить. Они здорово поспорили.

- Очень! - похвалил впечатлительный Скорнякин.

Одобрили и остальные. Вдруг Аня - изящная шкатулочка - приоткрылась, и
наружу выкатилась драгоценная бусинка:
- Я думала - вы подеретесь.
Исполатев простил Ане розыгрыш.
- С какой стати? - отложил гитару Алик.
Петр посмотрел на Шайтанова:
- Я понимаю - это бред, литература, но все-таки, что ты играл?
- Я играл трамвай, вообразивший себя Прометеем. У трамвая искрит
токоприемник, и получается, что он везет на крыше факел.

Исполатев молча налил в рюмку водки и, запрокинув голову, выпил. Снова
включили магнитофон. Погасили верхний свет - елка вспыхнула цветным
электричеством. Вспомнили, зачем собрались, и долго путались - почему по
григорианскому стилю октябрьский демарш прыгнул в ноябрь, а Новый год как
будто стек по календарю вспять. За спором сильно опьянел нестойкий к
алкоголю Женя Скорнякин.

Дальше сознание Исполатева работало как проектор с кассетой
диапозитивов - оно выхватывало картины, перемежая их дремучим мраком
небытия. Внезапно Петр обнаружил, что Шайтанов сидит под елкой и пытается
укусить зеленый стеклянный шар; солдатка Вера, раскрыв рот, спит в кресле,
и лицо ее похоже на скворечник, сработанный под женскую головку, а рядом с
ним, Петром, примостилась Жля, и он гладит ее коленку. Далее: Скорнякин,
повесив бороду на гитарную деку, жестяным голосом трубит романс "Не
соблазняй меня парчой", Паприка мокро плачет, стараясь не смотреть, как Аня
влезает за женским счастьем без очереди; закрыв апрельские глаза, Жвачин
большим и указательным пальцами сдавливает на своем горле пульсирующую
сонную артерию. Картина третья: спрятавшись за отворенную дверцу платяного
шкафа, Исполатев целуется со Жлей и вздрагивает от гуляющего во рту резвого
жала, - краем глаза Петр видит в шкафу под рыжим кожаным пальто бутылку
"Ркацители", предусмотрительно запрятанную Жвачиным на случай недопива.
Следом: Исполатев, Шайтанов и румяная Варвара Платоновна - мать Жвачина,
вернувшаяся из гостей, - сидя за кухонным столом, под пластиковым посудным