"Сигизмунд Доминикович Кржижановский. Чужая тема" - читать интересную книгу автора

служить: глубиной или блеском, остроумием или лапидарностью, философическим
серьезом или каламбурной игрой слов? Условимся, кстати, и относительно
эмоциональной окраски: предпочитаете ли вы печальные сентенции, ну, там,
резиньяцию или...
- Допустим, печальные, - пробормотал я, не зная, как распутать
разговор.
- Сейчас.
Секунд пять пальцы его нервно отстукивали о край стола. Потом:
- Ну, вот - готово. Внимание: "Я знаю мир, где ходят и по солнечной
стороне, но только... ночью".
И после паузы, оглядев меня, своего покупателя, добавил:
- Не понравилось. Недостаточно грустно? Ну, хорошо, я постараюсь.
Минуту. Есть. Слушайте: "Надо жить так, чтобы ни одному лавровому деревцу
не сделали из-за тебя больно". И, наконец... Но это уже не афоризм: я не ел
четыре дня. Накормите меня.
В ответ на пригласительный жест человек как-то резко сломался в
коленях и сел. Я постучал и распорядился.
Глубокая тарелка. За ней мелкая. Продавец афоризмов отодвинул прибор,
затем кресло, встал и снисходительно кивнул:
- В расчете.
Через десяток секунд дверная створа, откачнувшись, бросила сизый
морозный клуб. Человек вшагнул в него, и пружина примкнула створу к створе.
Таким образом, я оказался недоуменным обладателем двух афоризмов. Когда,
немного спустя, я расплатился и вышел из столовки, приключение
представилось мне достаточно беллетристичным, и - по нашей старой
писательской повадке - я стал прикидывать, как лучше его вкомпоновать в мою
недоработанную повесть. Впрочем, вскоре пришлось отвлечься. Дело в том, что
в этот вечер было назначено мое чтение. Не спросить ли нам еще по стакану
черного?
Ну, вот. Вам знаком, конечно же знаком тот длинный стол и синий круг
абажура у его края, рядом с которым - раз в неделю, чуть стрелки сдвинутся
с девяти,- ложится чья-нибудь рукопись. Два ряда стаканов вдоль стола
медленно стынут, а рукопись, падая страницами на страницы, рассказывает им
себя. Моя новелла называлась: "Тринадцатая трясовица". Это странное
заглавие, но об очень простом. Тематическое вступление: старинный апокриф о
старце Сисинии и его тринадцати дочерях - трясовицах. Все тринадцать
безмужни и ищут себе жениха. Дряхлый Сисинии водит их по всей земле,
отыскивая достойных. И тем, кто не знает заговора от лихорадки, грозит
сговор с трясовицами. Сестры, соперничая друг с другом, вырывают суженого
из объятия в объятие: прекрасная Глядея, не отрывая глаз от глаз, отнимает
сон; пылкая Знобея, блуждая губами по телу, вселяет дрожь; Речея, шепча
жаркие и несвязные речи, учит ответному бреду; Синея... но прекраснее из
всех трясовиц тринадцатая - Ледея: от ее ласк перехватывает дыхание...
навсегда, человек вытягивается струной, белыми зрачками в солнце, а
овдовевшие невесты идут далее вслед за привередливым старичишкой Сисинием в
поисках новых женихов. Для вас, как для писателя, ясно, что я не мог
довольствоваться этой сюжетно-скудной схемой. Миф надо было заставить
снизиться в быт, в вседневность, текст заговора от прекрасных трясовиц
перередактировать так, чтоб дежурный фармацевт, приняв его в свое окошечко,
сказал бы: "Через час"; надо было, так сказать, уговорить несговорчивого