"Алан Кубатиев. Деревяный и бронзовый Данте (фрагменты)" - читать интересную книгу автора

трагическое событие. Скончался Леонид Ильич Брежнев".
Мы встали - кто ошарашенно, кто слегка развязно. Я уже стоял и
чувствовал что-то, чего пока словами не определил.
"Мне кажется, - добавила Нина Матвеевна, приличествующе помолчав, -
достойнее всего в такой ситуации будет, если каждый будет продолжать делать
свое дело..."
Она вышла.
Первым среагировал Самвел Диланян. Умница, полный тезка Сэмюэла Дилэни,
автор прекрасной пародии на Рэя Брэдбери, великолепный абсурдист - где-то он
сейчас? - он заспешил к окну, якобы собираясь курить. А по дороге он
оглушительным шепотом сказал мне:
"Твой малчик всэ-таки убил прэзидэнта!.."
Тут я и понял, чего я не понимал. Но для этого надо пересказывать
"Портрет с коляской", а я его давным-давно разлюбил. Словом, произошло
сцепление реальности с фантастическим сюжетом.
Не знаю, каким образом слух о моем виртуальном покушении прошел по
Малеевке. Но несколько писателей и особенно их жен отлавливали меня в
коридорах и столовой и жарким шепотом объясняли, что у меня установилась
связь с тем местом, где формируются явления, и чтобы я был осторожен... Я
клятвенно обещал быть осторожнее с этим местом и сдержал клятву. А в том,
что кто-то из генералов уронил гроб, я, ей-богу, не виноват. Вот уж этого я
не писал.
ББЖ выдернула меня со второй недели семинара, поэтому полноценным
свидетелем я считаться не могу.
Однако там я впервые прочитал ленинградцев.
Познакомился я с ними еще раньше. Миша Ковальчук отвез несколько моих
рукописей на заседание семинара Бориса Стругацкого, и меня заочно обсудили.
Подробнейший протокол был мне переслан с комментариями Феликса Суркиса,
бывшего тогда старостой семинара: он деликатно утешал меня, что не самые
высокие оценки получали и признанные классики... Честно говоря, я не
переживал. Мне казалось, что они неправы.
Но в стылой, ледяной Малеевке я прочитал несколько привезенных туда
вещей Славы Рыбакова, что-то из малых вещей Логинова и - "Ворон" Андрея
Столярова. Впечатление было оглушительным.
Табак я переношу очень плохо, поэтому на дымных посиделках долго не
выдерживал. Сбегал к себе и укладывался читать рукописи. В полутьме,
практически под одеялом, как в детстве (было очень холодно), я разбирал
слепую третью копию на желтой "газетке", и каждое прочитанное слово начинало
вдруг светиться. До сих пор считаю, что это одна из лучших вещей, написанных
о литературе и ее магии. К сожалению, Андрей потом никогда не публиковал тот
список. Но и напечатанные хороши; просто в этом варианте было несколько
эпизодов, написанных в совершенно уникальном строе, смеси фарса и
трагедии...
Очень интересными оказались и рассказы Феликса Суркиса, особенно один,
варьирующий миф о Галатее и Пигмалионе, где старый Пигмалион умирает, а
медленно живущая Галатея находит его могилу и остается с нею,
очаровательная, со множеством загадок фэнтези о девочке-сове и многое
другое. Судьба к Феликсу оказалась жестока. Или он к ней? Он поменял
литературу на бизнес, а бизнес, похоже, был ему противопоказан.
Лукин, "худой и молодой", писавший в соавторстве с женой, привез