"Алан Кубатиев. Деревяный и бронзовый Данте (фрагменты)" - читать интересную книгу автора

постоперационные выхаживания. На костылях было даже интересно: я умудрялся
делать "уголок"" балансируя на них. Костыли были очень прочные, из дюралевых
трубок и текстолита, они достались мне по наследству от дядюшки ББЖ,
имевшего больше двух метров роста и сто с лишним кило весу, сделаны
заводскими умельцами и могли выдержать и не такое. Еще замечательнее было в
больнице - это целый пласт реальности с поразительными персонажами, которых
я еще по-настоящему и не трогал.
Меня всегда интересовала медицина, потому что вокруг было полно
родни-медиков. Единственное настоящее образование моего русского деда Ивана
Васильевича Арбузова было получено в городе Кракове, в 1915 году - он стал
полковым фельдшером в казачьем полку. Едва не стала врачом мама, ее старшая
сестра была крупным микробиологом, ее муж - таким же крупным санитарным
врачом, старший брат - отличным ветеринаром, младший - дерматовенерологом,
средняя сестра - спортивным врачом, мои двоюродные сестры и родная младшая
сестра тоже врачи. Понятно, что я едва не покалечил себе будущее, к тому же
в нежном возрасте прочитал трилогию Юрия Германа об образцовом советском
хирурге - "Дорогой мой человек", "Дело, которому ты служишь" и "Я отвечаю за
все". И заразился. Еще во Фрунзе школьником я ходил в анатомический кружок
для старшеклассников, учил анатомию по студенческим учебникам, реальным
костям и препаратам, ассистировал на учебных операциях, прилично освоил
навыки первой помощи и затащил в кружок несколько одноклассников, из которых
двое даже стали медиками. Потом в стройотряде зашил приятелю глубокую
резаную рану: Витя забивал колышек опалубки обухом плотничьего топора
бритвенной заточки и на отскоке зацепил себя по животу. Рана зажила и даже
не нагноилась.
Врачом я все же не стал. Во-первых, не с моими оценками по физике и
химии было соваться на приемные экзамены. Во-вторых, вскрывать брюшную
полость и думать о другом нельзя. В-третьих, я, видимо, все же гуманитарий.
Однако в больнице для меня все было знакомое и родное, врачи с удовольствием
рассказывали мне о том, что и как они делают со мной. Единственное, что было
всерьез плохо, это Четырехчасовые наркозы и их последствия. Вдыхание газа и
все последующие прелести сильно действуют на мозги, а память просто
выжигают. Состояние жертв антитеррористической операции на Дубровке мне
понятнее, чем многим...

Не помню точно когда, но явно до этого, меня пригласил Анатолий
Васильевич Никульков, тогда - до хамского выдворения его с поста главного
редактора.
- Он расспросил меня о жизни и с места в карьер предложил мне стать
ответственным секретарем "Сибогней". Я тогда не знал, что сам стану главным
редактором, издателем и прочая, поэтому у меня захватило дух. После
недолгого лопотания о неопытности и робости я согласился.
"Вот и отлично, - подытожил Никульков. - Я сейчас в обком поеду, там и
согласуем окончательно. Давай-ка уточним данные. Имя? Отчество? Как?.."

Бедный мой папа Кайсанбек Дохчикоевич. Ну кто поверит, что ты был
прекрасным филологом-русистом, учился в МГУ у Ожегова, не путал
старославянский с церковно-славянским, превосходно знал немецкий,
английский, французский, кучу языков народов Советского Союза и перед тем,
как умереть, начал учить фарси и арабский?