"Виктор Кудинов. Дочь Птолемея (Историческое повествование) " - читать интересную книгу автора

проведшей в жестокой черной меланхолии, в слезах, беспричинных рыданиях,
метавшейся между отчаянием и туманными надеждами, вновь окружающий мир
показался прекрасным и желанным. "Да, хорошо на свете! - подумала она. - Я -
живу!" Она вдохнула до самой глубины груди свежий морской воздух, и улыбка
сделала ее лицо нежным и милым.
Солнце припекало, жгло. Пальцы ног вспотели, вынув маленькую ступню из
одной туфли, она коснулась пальцами прогретого мрамора, затем скинула и
вторую. "Дивно! Дивно!" - прошептала, спускаясь на террасу. Подойдя к самому
ее краю, Клеопатра уперлась коленями в низкий парапет. Желтый свет дрожал на
поверхности моря широкой полосой. Вода разливалась до горизонта ровной
голубой гладью. Небо, тоже голубое, было бледнее моря. Среди веселой зелени
желтел песок - узкая каемка низкого берега, которую время от времени лизала
набежавшая мелкая волна.
Несмотря на раннее утро, в Большой гавани началось движение: одни суда
отплывали, взмахивая длинными мокрыми веслами, другие вплывали из-под арки
высокого моста на дамбе, - длинное сооружение из камня, земли и дерева,
тянувшееся от мыса Лохиад, на котором расположился прекрасный и сложный
ансамбль дворцов Птолемеев, до скалистого островка, занимаемого маяком,
почитавшимся одним из семи чудес света. Маяк действительно был хорош высокая
белая грандиозная башня, поставленная на четырехугольный цоколь, и сейчас,
любуясь им, она постаралась назвать имя зодчего, который построил это
сооружение за двести лет до ее рождения, но так и не смогла припомнить.
Высоко в небе кружил орел. Следя за его полетом, царица заметила поверх
вершин пальм сизый дымок - что-то горело за городом, по-видимому, у
Мареотийского озера, а сам город ослепительно белел справа и слева,
раскинувшись далеко за мощные каменные стены с прямоугольными башнями.
Улицы прямыми линиями - узкие, широкие, длинные, короткие чертили его с
севера на юг и с востока на запад. Так когда-то задумал Александр
Македонский, чтобы город продувался насквозь северными ветрами, дувшими
постоянно с моря в летнее время года. Плоские кровли домов опускались и
подымались квадратами; обелиски были покрыты черепицей, белизна их мраморных
колонн в солнечных лучах была ослепительна; мосты без перекрытий и перил над
каналами опирались на каменные столбы; желтые пилоны из песчаника,
привезенные из Мемфиса, с вдавленным орнаментом, приземистые, широкие у
основания, напоминали о людях, что строили пирамиды.
То там, то в другом месте курчавились вершинами деревья, скрывая собою
постройки. Кипарисы и пальмы росли обширными рощами вперемешку с
развесистыми могучими кедрами и пирамидальными тополями.
Птицы захлопали крыльями, резкий крик карликовых попугаев неожиданно
оборвался, и они вспорхнули, как разноцветные яркие бабочки, перелетев на
левую сторону парка.
Привлеченная шумом, Клеопатра, поднявшись на носочках, поглядела вниз.
Почти бегом, сильно напрягаясь, два худых эфиопа вели под уздцы белоснежного
коня. Легкий султан из страусовых перьев качался между острых подрагивающих
ушей. Конь приседал, подпрыгивал, мотал головой, разбрызгивая с черных губ
белую слюну. Рабы тщетно пытались его сдержать. То был подарок Гнея
Долабеллы, бывшего наместника Сирии, погибшего в Лаодикии. Коня по ее
приказу каждое утро проводили под окнами опочивальни, чтобы напомнить ей о
ясноглазом римлянине, одном из близких ее друзей.
Звонким голосом Клеопатра позвала своего любимца: "Эрос!"