"Алексей Николаевич Кулаковский. Дорогами жизни " - читать интересную книгу автора

что-то привычное и обыкновенное:
- Рой-то рой, да еще и не свой...
- Что же ты ел эти дни? - пытаясь добиться какого-нибудь толку,
расспрашивала Грысиха.
Но Грысь проговорил еще пару слов только после того, как поужинал и с
удовольствием затянулся дымком из своей трубки. Он рассказал, что около
шестого Тодорова улья он встретился с самим Тодором, а потом в одном месте
встретил многих поддубовцев и еще кое-кого из соседних деревень.
- Вот тебе и рой, - полушутя заключил Грысь. - Тодор познакомил меня с
батькой этого роя. Там у них не матка, а батька.
Больше старуха ни о чем не расспрашивала. Постепенно, день за днем все
само собой становилось понятным.
На другой день после возвращения Грыся пришел на хутор Тодор. С полчаса
они посидели в хате, поговорили намеками, как бывало, про пчел, а уже за
полночь взяли топоры и направились к реке. Грысиха не сразу догадалась, куда
они пошли, но утром, заглянув случайно под печь, все поняла. Грысь по своей
хозяйской привычке принес домой несколько сухих тесин. Хозяйка проворно
сунула их в печь, а когда Грысь проснулся, подошла к нему и, присев на
кровать, стала шепотом просить:
- Ты уж делать-то делай, как знаешь, только чего не нужно в хату не
приноси. Это ведь слава богу, что я огляделась, а если бы чужой кто зашел?..
Ты же слышал, небось: по всем деревням шныряют, хватают людей, стреляют,
вешают...
В ту ночь Грысь с Тодором изрубили паром. Давно бы нужно было это
сделать, да Грысь, пока был один, не знал, как будет лучше: разрушить паром
и пустить его с водой или оставить в целости, чтобы при случае можно было
переправить кого-либо из своих. Теперь же из партизанского отряда передали,
что паром лучше уничтожить, иначе его могут использовать гитлеровцы. Придя
ночью на переправу, Грысь первый раз в жизни с размаху ударил топором по
вещи, которую сам с такой любовью делал. Паром вздрогнул и глухо, тревожно
застонал. По реке стремительно прокатилось эхо и отозвалось где-то далеко в
лесу.
На следующую ночь старики перетащили в прибрежные кусты все челноки и
лодки, которыми могли воспользоваться враги. Потом, возвращаясь на хутор,
остановились возле старого, в два обхвата, развесистого дуба. На толстых
ветвях дерева, похожих на две вытянутые руки, стоял Грысев улей. Правая
сторона его, если смотреть от поля, казалась беловатой; повыше с этой же
стороны свисал лист березовой коры, похожий на козырек поношенной кепки.
Левая сторона была почти черной.
Старики прильнули к дереву, приложили к коре уши.
- Чуешь, гудят... - с глубокой затаенной радостью сказал Грысь,
показывая чубуком на улей. - Пять лет пустовал, а теперь, видишь, прилетел
откуда-то рой и сел. Давно живут, с самой весны.
Тодор долго слушал молча, потом, отступив от дуба, присел на пенек и
начал тихим грудным голосом, похожим на пчелиный гул:
- Тревожно пчеле стало дома, так она - в лес... Вот и мой шестой улей с
семьей теперь. Живут себе пчелки и медок носят и размножаются... А если что,
так они и постоять за себя умеют. Помню, покойница Бараниха хотела как-то
мой рой поймать. Пчелы свились у нее на вишне, так она, ни слова мне не
сказавши, за решето - и туда. А они ей такого задали жару, что она дней