"Феликс Кулаков. Как я охранял Третьяковку " - читать интересную книгу авторабригадирских способностей. Я имел определенные виды на эту Кубышкину, а
потому проклинал упрямого осла Кулагина, который беззастенчиво крушил мою по крупицам собранную репутацию крутого парня. Причем, кажется, не в последнюю очередь именно из-за Кубышкиной. Подозреваю, что коварная секретарша и ему успевала делать какие-то знаки. Под конец, правда, все встало на свои места. Я вернул себе законное положение в коллективе, возглавив профсоюзную борьбу против новой манежной администрации и нового главного инженера - клятвопреступника и самозванца Умного Боба. Но майн профсоюзный кампф продлилась не долго, и никак не успела отразиться на отношениях с прекрасной Кубышкиной. Кратковременное упоение славой народного трибуна и агитатора-главаря закончилось к обоюдному удовольствию сторон увольнением. Спасибо еще, что не по статье. Ну ладно, дело прошлое. Поминать старое - удел моральных карликов. Хотя заинтересованным лицам могу сообщить, что я ничего не забыл. А вообще... Вообще Манеж - это вполне самостоятельная и отдельная история. И ее вот так запросто, в двух словах не расскажешь. Впрочем, некоторые детали упомянуть можно и нужно. Служил там в пожарной охране (тогда еще в чине чуть ли не лейтенанта, и в должности чуть ли не подносящего ) брандмейстер и огнеборец Костян Степанов. Помимо своей основной огнеборческой деятельности Костян имел одно милое увлечение для души. Он был самодеятельный музыкант и даже, не побоимся этого слова, автор-исполнитель собственных песен. Причем не особо обремененный честолюбивыми помыслами. Поигрывал там себе чего-то, и ни о чем таком не задумывался. Тщеславные мечтания были ему не то чтобы чужды, они просто не посещали его голову. вторым Джимом Мориссоном, ощущая в себе творческую потенцию чудовищной силы и сильнейший зуд в области копчика. Повторяю, как минимум. Меня лично такой суровый дисбаланс между кулагинскими грезами и реальностью расстраивал и изумлял одновременно. На гитаре он и сейчас-то не мастер спорта, а в ту далекую пору уж и подавно, но вот такой он странный человек - это на первый взгляд существенное обстоятельство совершенно не мешало ему чувствовать себя аккурат в центре мировой музыкальной культуры, в самой ее соковой сердцевине, непосредственно в хрустящей кочерыжке. Так бывало и говаривал наш любезный: "А что Гребенщиков? Вчерашний день. Довольно мелок этот ваш БГ по сравнению со мной в перспективе!". Из всех классиков Кулагин более или менее признавал лишь Леннона, прочих же обещал заткнуть за пояс в самое ближайшее время. Я только хватал ртом воздух от такой наглости. Говорить я совершенно терял способность. Прознав про то, что в Манеже, буквально у него под носом существует бард-куплетист и лауреат Грушинского фестиваля, Кулагин решил время даром не терять и срочно организовываться в коллектив, сколачивать вокально-инструментальный ансамбль из себя и пожарника. И тут же накинулся на несчастного Костяна с редким остервенением. Костян был полная психотипическая противоположность Кулагину. Склонный, скорее, даже к самоуничижению, он не грезил сценой, не мечтал жадно о славе, и не пугал соседей, просыпаясь вдруг посреди ночи с яростным воплем: "Я вас не слышу! Где ваши руки?". От Кулагина Костян находился в боязливом недоумении. Он никак не мог |
|
|