"Атомная субмарина К-27 Жидкий металл" - читать интересную книгу автора (Мазуренко Вячеслав)

ГЛАВА 3.

В 1964 г. после завершения первого испытательного похода под командованием капитана 2 ранга Ивана Ивановича Гуляева, К-27 прибыла в Гремиху, а потом в Северодвинск.

По прибытии на завод экипаж поэтапно был обследован в госпитале, наука работала над выявлением в ходе похода неисправностей в работе всех механизмов и систем атомохода.

В целом испытательный поход в Атлантический океан прошел удачно, хотя командиру и экипажу пришлось пережить немало тревожных ситуаций. Вот как в одной из своих книг "Атомный подводный" пишет адмирал флота В. Чернавин: "Самой большой неприятностью оказалось падение вакуума в газовой системе первого контура левого реактора. То, с чем уже сталкивались на заводе. Металл теплоносителя забросило в одну из трубок, где он застыл. Пришлось, как говорили подводники, лезть "черту в душу" – работать в условиях довольно высокой радиоактивности. (Надо сказать, значительная часть экипажа во время этой аварии была выведена в кормовые отсеки). Вызвали произвести ремонт командира дивизиона инженера, капитана 3 ранга Александра Васильевича Шпакова (ныне капитан 1 ранга запаса А.В. Шпаков проживает в г. Подольске Московской области), хотя среди его подчиненных было достаточно способных специалистов. Несмотря на его мужественный поступок, этот офицер не был награжден, как все остальные. Несколько лет спустя бывший командир К-27 И. И. Гуляев снял свои орден "Красная звезда" и лично вручил его Шпакову. Хотя за мужество при "испытании К-27 высокой награды удостоили зам. командира корабля по политчасти. Вот об этом почему-то забыл написать адмирал флота В. Чернавин.

Но вернемся снова к книге В. Чернавина:

"Облаченный в специальную защитную одежду, капитан 3 ранга Шпаков разрезал газовую трубку и вручную прошомполил ее, вытолкнув застывший металл. Другого способа не существовало. Потом специалисты-сварщики трубку заварили…

Самую большую, хоть и допустимую дозу облучения, получил Шпаков…"

А теперь вдумайтесь, уважаемый читатель, в такие фразы, сказанные автором "Атомного подводного", занимающий в 80-90 гг. должность главнокомандующего ВМФ СССР.

"Но в то время атомников (имеются в виду подводники) это уже не страшило. Медики имели достаточный опыт, чтобы определить границу безопасности для здоровья облученных.

Кстати говоря, уже тогда было выявлено, что некоторые люди способны безболезненно воспринимать такую степень, которая для других была смертельной".

Читаешь эти строки из книги и понимаешь, почему даже спустя десятки лет, офицеры, мичманы, матросы, потерявшие здоровье, вот на таких опытовых, экспериментальных атомоходах, или при других испытаниях, до сих пор не могут получить хотя бы мизерную компенсацию за ущерб их здоровью, нанесенный во время службы. Одновременно позиция адмирала объясняет, откуда у командиров всех уровней, особенно на первом поколении АПЛ, такое халатное отношение к радиационному загрязнению корабля и облучению подчиненных.

Потому, что еще десятки, сотни единомышленников В. Чернавина думают: "для советского моряка не страшна никакая радиация…"

Практически 40% экипажа после первого похода ушла с атомохода. Причины были различные. На гражданку ушли старшины и матросы, выслужившие свой срок службы. Ряд офицеров перешли на вновь строящиеся атомные лодки. Другие по состоянию здоровья вынуждены с болью в сердце попрощаться со службой на АПЛ К-27 в 1964-1965 (до второго похода). Покинули корабль старпом Умрихин Г.М. (ставший впоследствии командиром АПЛ К-32, затем – контр-адмиралом), В.Э. Соколовский, Ю.М. Сорокин, И.П. Мартемьяненко, А.В. Шпаков и многие другие – специалисты самого высокого класса.

Ушел на повышение и первый командир атомохода капитан 1 ранга Иван Иванович Гуляев, отдавший кораблю около шести лет жизни. Командиром К-27, вместо него стал капитан 2 ранга Павел Федорович Леонов, до этого он был командиром второго экипажа лодки. Во главе экипажа стал опытный офицер-подводник, за плечами которого с десяток лет плавания и командования дизельными лодками, а также участие в качестве командира второго экипажа в первом испытательном походе.

Человек с неоднозначным характером. По-разному его назначение восприняли моряки первого экипажа после ухода И.И. Гуляева.

Несмотря на трудности, сложившиеся с экипажем (уход высококвалифицированных специалистов), атомная подводная лодка К-27 под командованием Павла Леонова успешно завершила свой второй поход в Средиземное море в 1965 г. Почему же сегодня продолжают замалчивать о походе корабля, да и о его командире?

Ответ, наверное, надо искать в майской аварии 1968 года в Баренцевом море.

Думаю, авария на ядерном реакторе атомохода наложила отпечаток на все заслуги капитана 1 ранга Павла Федоровича Леонова, второго и последнего командира действующей атомной подводной лодки.

…После завершения второго похода, К-27 была поставлена в док в Северодвинске. Предстоял серьезный межпоходовый ремонт атомохода, перезарядка реакторов.

В январе-феврале 1967 года на плаву провели перезарядку реакторов, установив новые части с активными зонами с длительностью кампании в два раза больше предыдущей (операцией перезарядки реактора руководил капитан 2 ранга В.И. Кашин).

Результаты всех ревизий и осмотров были "положительными". Почему взято в кавычки? Да потому, что, несмотря на положительные результаты, не обошлось без головотяпства со стороны заводских специалистов. По вине одного из работающих атомоход был загрязнен радиоактивными элементами от первого до девятого отсека. От "грязи" экипаж так и не избавился до самой аварии 24 мая 1968 г.

После окончания ремонта атомная лодка К-27 убыла на постоянное место базирования в Гремиху. Переход этот из Североморска в Гремиху состоялся в начале октября 1967 г.

И тут началась цепь неудач, приведших к трагедии. 13 октября, когда АПЛ находилась в море, произошел заброс сплава в газовую систему 1 контура реактора правого борта. Его причиной стали отложения шлаков (окислов сплава свинец – висмут), закупоривших проход для теплоносителя, который стал поступать в газовую систему. В результате этой аварии два насоса оказались залитыми застывшим сплавом. Пришлось вывести из работы ППУ правого борта, прервать поход и вернуться в свою базу.

Причины этой течи остались неизвестны, а также и то, кто конкретно был в этом виноват. И до этого были небольшие "неразгады" в отсеке, но они устранялись силами личного состава спецтрюмных нашего экипажа, второго экипажа и командиром отсека, старшим лейтенантом Офманом. Произошедшая течь никак не могла по своим масштабам ограничиться работой одних спецтрюмных нашего экипажа. Привлекли спецтрюмных второго экипажа. Теперь над устранением последствий течи работали спецтрюмные: старшина 1 статьи Литвиненко Ф., старшина 2 статьи сверхсрочной службы Петров А., старший матрос В. Гриценко, старший матрос В. Куликов, мичман П. Логунов, старшина 2 статьи сверхсрочной службы Е. Дурденко. В трюме отсека среди сплетения систем и механизмов образовался толстый слой застывшего сплава 1 контура. Сплав необходимо было срочно убрать. Убрать застывший теплоноситель можно, только выдолбив эту вязкую смесь, к тому же очень "грязную" в радиационном смысле. Личный состав спецтрюмных нахватался доз радиации и был временно отстранен от работ с металлом. Они набрали годовую норму (15 БЭР). Старшина 1 статьи Ф. Литвиненко и старшина 2 статьи В. Рощупкин получили до 20 БЭР. Они так и не были допущены к выходу в море.

Становилось понятным – убрать смесь силами спецтрюмных невозможно. Срывались сроки выхода в море, известные командиру 17-й дивизии контр-адмиралу М.Г. Проскунову и командиру нашего экипажа капитану 1 ранга П.Ф. Леонову. Командование корабля приняло решение подключить к этой работе личный состав других боевых частей и дивизионов, а также личный состав второго экипажа лодки. Первого мая после торжественного подъема Военно-морского флага, гюйса и флагов расцвечивания, командир перед строем поздравил с праздником весь экипаж, ознакомил нас с текущими задачами. Главной задачей была подготовка 1 дивизиона к выходу в море и, в частности, уборка застывшего сплава в четвертом отсеке.

Чтобы ускорить работы и выполнить их в намеченные сроки, нужны были добровольцы. Создавались группы и определялась очередность работ в реакторном отсеке. Долбить и выносить застывший теплоноситель 1 контура теперь подключались добровольцы экипажа. Хотя и без составленных списков, турбогенераторщики, соседи 4-го отсека, ст. команды Немченко П. старшина 2 статьи П. Пыдорашко, старший матрос Газин, матрос Минеев и автор этих строк, уже не раз помогали своим соседям убирать сплав в спецъемкость, стоявшую на другой стороне пирса. Выражая дивизионную солидарность, моряки и сверхсрочнослужащие турбинной группы более четырех раз спускались в трюм четвертого отсека. В это число входили: старшина 1 статьи Х. Шакиров, старший матрос Е. Уланов, матрос Погодин, старший матрос А. Куст, матрос В. Кудряшов, старший матрос Симонов и старший матрос Патекии. Остальные делали по 2-3 захода. Работать нужно было не более 5 минут. Однако это был ориентир для контролирующего работы в отсеке, а спустившись в отсек и добравшись к месту, залитом сплавом, каждый старался убрать как можно больше этой смеси. Работа кувалдой и зубилом занимала в тех условиях значительно больше предельных десяти минут.

К сожалению, надежных средств защиты тела и органов дыхания в то время не было. Только один респиратор. Да и что можно было надеть для работы в трюме среди трубопроводов и механизмов?

Для командира дивизии и начальника политотдела, а тем более командира лодки, наверно, было очевидным то, что при работе с "грязным" сплавом происходит существенное внешнее и внутреннее облучение и загрязнение людей.

В какой степени это происходило – мало кто знал. В какой-то мере знали спецтрюмные, не могли не знать офицеры КГДУ и КГАТ, командир БЧ-5 и 1-го дивизиона, доктор экипажа и, конечно, служба РБ дивизии. Принималось все это, видимо, как должное и вся эта "грязь" считалась несерьезным делом!

Тогда же присутствовали представители НИИ ВМФ и представители КБГЭУ нашего проекта. Они также не раз посещали 4-й отсек.

Все шло в нормальном русле рабочих дней и недель воинского коллектива. Приложить все силы, устранить все преграды к намеченному дню! В этом случае можно понять командира. При возникновении экстремальных ситуаций он может принять решение разрешить работы с облучением личного состава до 50 БЭР. Был ли это тот особый случай? Кто вел контроль и фиксацию загрязнения после работы в четвертом отсеке? Дежурный моряк-дозиметрист на ПСО производил замеры только приборами КРАБ 1. Был СУ-1, но после него дежурный снова возвращал на КРАБ-1. После четвертого захода в 4-й отсек мичман Щербина П. и старший матрос Симонов на ПСО имели на руках и на теле около 1500 распадов в минуту на квадратный сантиметр (так определил дежурный), после двухразового душа осталось около 100 распадов. Заменили РБ (рабочее платье) и они ушли на базу. Это типичная картина того предпоходового времени. Командование дивизии торопило командира с выходом в море. КБЧ-5 Алексей ИвановКомандир, в свою очередь, в очень резкой форме "давил" на командира БЧ-5 капитана 2 ранга Иванова А.А. и командира I дивизиона капитана 3 ранга Л. Пастухова, требуя от них самых кардинальных мер по скорейшему завершению работ в 4-ом отсеке. На полученные дозы облучения перестали обращать внимание. Командира лодки интересовала только техника и сроки выхода, а состояние людей отходило, видимо, на второй план. Присутствующая на корабле наука (так кратко говорили о представителях НИИ ВМФ), оказывала посильную помощь в возникших проблемах. Институт требовал проведение высокотемпературной регенерации сплава 1-го контура. Такая обязательная процедура была необходима для реакторов с жидкометаллическим теплоносителем 1-го контура. Но сильнейшее давление командования Северного флота оказывалось на всех. Лодка готовилась к выходу в море. Командир БЧ-5 при проверке ГЭУ перед выходом в море еще раз напомнил командиру лодки о необходимости срочной высокотемпературной регенерации сплава. Регенерацию провели. Но, вместо трёх недель, она продолжалась всего одну. Этого было явно недостаточно, тем более что после краткосрочного выхода в море перед кругосветкой, повторной регенерации никто проводить не собирался.

Командир экипажа и командир дивизии об этом знали. Но они и начальник политотдела дивизии были людьми своего времени. Если партия сказала: "Надо!", мы всегда отвечали: "Есть!". Другого не дано. Ведь если будет другой ответ или заминки, возникнут серьезные проблемы, результат которых скажется на всей карьере. Так было и в этом случае. Командир дивизии контр-адмирал М.Г. Проскунов высказался так: "Если сегодня вы не уйдете в море, я вас ногами оттолкну от пирса". Конечно, это своеобразный военный юмор, но в нем заложен серьезный подтекст всей системы у правления: выполнять и добиваться во что бы то ни стало! Все средства хороши для достижения амбициозных планов командования ВМФ! Каждая флотская инстанция привносила свои коррективы и ужесточала требования. А что грозило строптивцам, не желавшим считаться с высшими интересами партии и флота? Примеров было много. В конечном итоге, у командира никогда не было выбора. Только выполнять поступавшие указания. Для нашего командира – идти в море и только!

Подводники не очень верят в приметы. И все же нет-нет и кто-нибудь впоследствии скажет: "А вот я вам говорил!". Было так и у нас. Перед выходом лодки, в турбинный отсек зашел мичман М.К. Лысенко и сказал: "Мужики, к нам пришла К-3. Как бы не принесла и нам беды". Маневрист старшина 2 статьи Бездушный посетовал: "Недоставало нам еще пожара!". Сидевший за конторкой командир отсека капитан-лейтенант В. Г. Шеремет заметил: "Типун тебе на язык, Михаил Корнеевич. Не следует "каркать" о таком перед выходом!".

21 мая 1968 г. К-27 вновь вышла в море для отработки задач боевой подготовки и испытаний АЭУ. 24 мая около 12 часов дня во время вывода установок на режим полного хода случилась авария реактора левого борта. В результате нарушения теплоотвода от активной зоны произошли перегрев и разрушение тепловыделяющих элементов. Это привело к выносу радиоактивных продуктов в контур сплава и газовый контур, выбросу радиоактивного газа в реакторный отсек. Авария сопровождалась резким ростом гамма-активности.

В 12 ч. 15 мин. АПЛ всплыла в надводное положение. ППУ левого борта была заглушена, и последующий шестичасовой переход в базу совершался при работе реактора правого борта на обе турбины. Большинство участников похода получило значительные дозы облучения и было госпитализировано. Жизнь 5 человек спасти не удалось.

Для того чтобы читатель понял всю ту обстановку, которая сложилась в день аварии, я хочу привести личные записи командира корабля капитана 1 ранга П.Ф. Леонова, любезно предоставленные им автору, бывшему своему подчиненному и сослуживцу, с которым пришлось пройти через аварию ядерного реактора. Скажу так, записи того дня, 24 мая 1968 г., конечно, не бесспорны. Ряд позиций вызовут много споров у бывших моих сослуживцев, специалистов, которые были связаны с подводным флотом.

Но я думаю, эти записи имеют право на публикацию, несмотря на их противоречивость.

Итак, 24 мая 1968 г. День аварии.

8:41 – Встали под РКП.

9:27 – Срочное погружение.

9:29 – Начали испытания ППУ – проведен инструктаж личного состава пульта о порядке развития оборотов. Вызван командир БЧ-5.

11:28 – Боевая тревога для Б4-3, для прострелки ТА № 7,8 (на 20 узл. прострелка ТА № 7,8).

12:00 – получен доклад по телефону начальника СЛ "X", что Курк-1 показывает ненормальную "РО" в 4-ом отсеке. На мой вопрос: "Опять Аргон-41? 7-10 ПДК? – поступил ответ: "Не знаю, много".

Вопрос: "Что сделал начальник СЛ "X" и что предполагается делать?", поступил доклад: "Дал указание на "пульт ГЭУ" о выходе л/с из 4-го отсека, и что есть необходимость всплыть и вентилировать 4-ый отсек в атмосферу". Одновременно я дал указание выяснить обстановку совместно с пультом ГЭУ: "Не мудрит ли там пульт"? Дана команда командиру БЧ-5 выявить у пульта обстановку (на пульте в данный момент находятся командир Д-1, представители ОКБ "Гидропресс" и в/ч 27177.)

12:10 – Всплытие на перископную глубину для вентиляции 4-го отсека.

12:15 – Всплыли в крейсерское положение.

С пульта ГЭУ поступил по телефону доклад, что "Р" на. л/б падает, причины выясняют, и что л/с выведен из 4-го отсека. После получения докладов начальника СЛ "X" о радиационной обстановке мною дана команда по ПЛ "4-й отсек зона строгого режима. Проход через 4-й отсек закрыт".

12:15 – с мостика затребовал у ЦП, где был командир БЧ-5, доклад с пульта ГЭУ. Командир Д-1 доложил, что "Р" – переведено на п/б, с л/б разбираются, и что причина возможно в АЗ, что в трюме за АК – много воды (течь ПГ???), был разговор с командиром БЧ-5 о газ. контуре, компрессоре, они давали газ. активность. Боевая тревога при всплытии не объявлялась, т.к. предыдущие всплытия проводились только по "БТ", т.е. л/с находился в концевых отсеках. (Обед роздан).

13:00 – Командир БЧ-5 запросил разрешение пройти на пульт ГЭУ и в 4-й отсек, для выяснения обстановки, на что получил разрешение.

13:30 – Затребовал от начальника Сл "X" доложить, что делается им и в чем причина ненормальной обстановки в 4-ом отсеке. Поступил доклад, что делаются замеры и выясняются причины, и что 4-й отсек необходимо интенсивно вентилировать.

14:00 – Продувание СГБ, проведение системы погружения в исходное положение, спуск воды с шахты вентиляции. Пущена система вентиляции 4-го отсека. Ветер Ю.З. до л/с мостика р/а не доходила. Узнаю, что начальник Сл "X" определил и передал Д-1, что время пребывания в 4-ом отсеке 15-20 мин., в противогазах.

14:30 – Поступил доклад от начальник СЛ "М", что спецтрюмные получили облучение и некоторых из них рвет, тошнит. Посоветовавшись с начальником СЛ "М", что делать со спецтрюмными, выдавать ли "цистамин" им и остальному л/с, приняли решение о том, что спецтрюмных нужно "вывести" в 1-й отсек (часть уже была там) и оказать им соответствующую помощь, а остальному л/с "цистамин" не выдавать. Совместно с командиром БЧ-5 принято решение работы в 4-ом отсеке по выявлению и устранению причин неисправности ГЭУ будут проводить офицеры Офман, Ялов, Домбровский.

14:35 – Объявлена команда "Зона строгого режима" по всей ПЛ: поступил запрос СПК Воробьева, что делать дальше с л/с. Приказал действовать по плану: производить большую приборку; л/с находится в тех отсеках, где он находится в настоящей момент (Спиридонов в V-отсеке). Вызвал начальника Сл "X" с докладом. Ничего нового начальник СЛ "X" не предоставил. Вызван представитель СРВ (Пасхалов).

Он предложил донести на берег о ненормальности "Ро" и установить "дозу оправданного риска". Ответил ему (в присутствии майора Ефремова – начальника СЛ "М"), что я доложил о всплытии и следовании в базу, а в отношении "дозы оправданного риска" – нет надобности ее устанавливать, т.к. аварийных партий в 4-ом отсеке нет, остальной л/с оттуда выведен. Ст. л-т Пасхалов с этим согласился и в дальнейшем этот вопрос не поднимался.

15:03 – Отдраили люк 4 отсека (на 15-20 мин). Убыл на пульт ГЭУ. Перед этим отдал приказ о принятии мер безопасности при открытии люка (его открывали с верхней палубы) и о дальнейшем плавании.

15:30 – Потребовал доклад от начальника СЛ "X". Получена рекомендация усилить вентиляцию 4-го отсека путем подачи воздуха со стороны 3 и 5-х отсеков, что и было сделано.

16:30 – начальник Сл "X" доложил, что р\а газы есть и в остальных отсеках, и что нужно вентилировать всю ПЛ. Мною дано приказание давать ВВД в 1-й и IX отсеки, отдраив переборочные двери и принять меры безопасности.

17:30 – Подошли к внутреннему рейду, отдраили люк 8-го отсека. Дана команда по ПЛ, чтобы л/с швартовых партий, находящейся в кормовых отсеках, выходил на швартовку через люк 8-го отсека…

Вот так 24 мая 1968 г. завершился аварийный поход опытной, экспериментальный атомной лодки К-27 Северного флота.

По прибытии в базу все спецтрюмные сразу же были отправлены в санчасть. Автору этих записей, будучи в то время старшиной команды турбогенераторщиков (5 отсек), пришлось помогать дойти до машины своим товарищам из реакторного отсека, которые уже самостоятельно не могли идти.

25 мая первая партия из десяти человек, куда входили все спецтрюмные Николай Логунов, Виктор Гриценко, Вадим Куликов, Александр Петров, Евгений Дурденко, Максим Офман и другие в т.ч. и автор (см. полный список в примечании), была отправлена самолетом командующего Северным флотом Лобова в г. Ленинград в 1-й военно-морской госпиталь.

Всех положили в спецотделение (11-е отделение). Отдаю должное всем врачам, медсестрам, работникам госпиталя военно-медицинской академии, которые сделали все, чтобы спасти тех моряков-подводников, которые получили запредельные смертельные дозы.

Всего 24 мая 1968 г. переоблучилось 144 человека. Из них, если судить по книге Н. Мормуля "Атомная подводная эпопея", 20 человек получили облучение от 600 до 1000Р.

Откуда этот уважаемый адмирал взял такие цифры, мне не известно, тем более, что и сегодня практически добиться официально, кто какую дозу получил, невозможно. Николай Лагунов сцецтрюмный с женой Марией в Гремихе 1970г после лечения. Среди мичманов К-27.

Несмотря на принимаемые врачами меры, 27.05.1968 г. в 21:45 в госпитале умирает штурманский электрик Воевода, 16 июня уходит из жизни Витя Гриценко, 18 июня – Вадим Куликов, 24 июня – Саша Петров. В тяжелейшем состоянии находился старшина спецтрюмных Николай Логунов, получивший более 1000 Р. И он выжил! Благодаря врачам, огромной силе воли и своей милой, очаровательной, душевной жене Маше.

Эта женщина сделала все, даже более, чтобы Николай победил смерть. И он ее победил. Несмотря на трудности в жизни, прогрессирование болезни (он остался без обеих ног и руки), он не сдавался. Встречался со своими сослуживцами. К сожалению, смерть жены, последствие тяжелой острой лучевой болезни дали о себе знать 9 января 1995 года. В Санкт-Петербурге скончался этот сильный, мужественный человек.

Мне только хочется сказать от себя, от всех ныне живущих моряков-подводников К-27 – светлая вам всем память, дорогие сослуживцы, вечная слава, моряки-подводники! Группа подводников К-27 на пароходе Вацлав Воровский после лечения – плывем в Гремиху. Июль 1968.

Кроме первой десятки через пару дней все переоблученные были с Гремихи направлены в госпитали г. Ленинграда, Североморска, Москвы. После длительного лечения я и сослуживцы, у которых закончился срок службы, были демобилизованы. Решением ВВК практически всех моряков, которые уезжали домой, признали годными к службе на атомных лодках, к работе с радиационными веществами. Никаких документов, никаких записей в военных билетах об аварии не было. Получившие облучение и ушедшие из жизни из-за тяжелых болезней так и не смогли никому доказать, что их заболевания связаны с полученной в мае 1968 года дозой радиации.

В семидесятых годах мне довелось побывать в госпитале города Ленинграда на очередном медицинском обследовании. Там получил на руки выписку: "последствия острого астеновегетативного синдрома 1968г.". С таким заключением в любой момент, если будешь вести себя неугодно, могли отправить в "психушку". И только спустя 25 лет после аварии некоторые из нас получили на руки справку о том, что в мае 1968 года были облучены, правда, без указания дозы облучения.

К сожалению, на сегодня еще добрый десяток бывших моряков К-27 не имеют документов, подтверждающих участие в ликвидации аварии, не получают льгот.

Трагичный опыт с авариями на атомоходах и гибелью личного состава К-8, К-3, К-11, К-19 не стал основополагающим в деятельности командования флота и командиров различного ранга. Ситуация во весь голос "вопила" о том, что нельзя обращаться так небрежно с ядерной установкой, не зная точно какими могут быть последствия этих решений. Почему же люди, наделенные властью, каждый на своем посту, беспардонно относились к такому высококачественному человеческому материалу? Неужели сотни погибших подводников не стояли у них перед глазами? Нужны были успехи! Во имя этого нужны были еще десятки и сотни смертей?

Созданный 25 мая штаб по ликвидации последствий аварии на лодке принял решение для локализации радиации и радиоактивного загрязнения ППУ левого борта заложить мешки с дробью. Как потом шутили мичманы и офицеры экипажа: "Всё, Домбровский, Гусев, Мойстус и примкнувший к ним Устенко не смогут теперь браконьерствовать". Это были наши страстные охотники и рыболовы. Тогда уже была создана более подробная картограмма радиационной обстановки, как аварийного отсека, так и всего корабля. В четвертом отсеке в районе ПГ левого борта она составляла более 1500 рентген в час (при безопасной дозе не более 15 микрорентген). И снова добровольцы нашей лодки, люди резервного экипажа, прикомандированные с других лодок, а также прибывшие по случаю аварии ученые и конструкторы, ценой своего здоровья закрывали то, что можно было еще сохранить для флота страны.

Но в большинстве случаев страна почти всегда оставалась глуха к проблемам людей, которые так много отдавали флоту, веря, что Отечество по достоинству оценит этот труд и в трудные дни окажет им внимание и помощь. Действительность была и есть куда печальней!

Для всех нас последствия аварии оказались разными – разная степень облучения, разные степени лучевой болезни. Появление новых болезней у одних, обострение старых – у других. Многие, не обращая внимание на все это, изъявили желание продолжать службу в ВМФ. При итоговом обследовании в 1969 году часть людей комиссовали с различными диагнозами, часть моряков демобилизовались.

Куст Алексей Дмитриевич 1946-1995.

Не подозревали мои сослуживцы – старшина 2 статьи Куст А. и старший матрос Погодин, что не судьба им долго жить после демобилизации. Не блещут здоровьем и другие члены экипажа. Трудно поверить в то, что медслужба ВМФ записала кому-нибудь в документах об ухудшении здоровья причину – авария ядерного реактора. Правительство в свою очередь считало "неприличным" вести разговоры на такую тему, а военные молчали в целях сохранения военной и государственной тайны, а также во имя "поддержания высокой морально-политической атмосферы" среди молодого поколения. Требование компенсации за утерю здоровья или утерю кормильца считалось бы кощунством и рвачеством военнослужащих или родителей, пытающихся ограбить свое государство. Военный обязан молчать! Это его святая обязанность по присяге: "…строго хранить военную и государственную тайну… если же ее нарушу, эту мою торжественную присягу, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение трудящихся". Авария на атомоходе являлась военной и государственной тайной.

С годами факт аварии открылся. Подтвердился и тот факт, что все члены экипажа корабля перенесли острую лучевую болезнь. Но существует все тот же стереотип наших военных медиков: "Защита ВМФ и государства от матросов, мичманов и офицеров, пожелавших что-либо попросить для восстановления здоровья". Ответ почти всегда один – болезни, возникающие у подводников после ядерных аварий – это не следствие облучения. Так однозначно дал понять в 1990 году начальник спецотделения ВМОЛГа, полковник медицинской службы Виноградов. Возможно это и так. Судить мне, не специалисту, об этом сложно.

Но мир не без добрых людей. Начальник кафедры военной токсикологии, радиологии и медицинской защиты при Украинском государственном университете, полковник медицинской службы Ю.Н. Скалецкий решил по собственной инициативе оказать посильную помощь людям, перенесшим радиационное облучение на военной службе. Всеми возможными способами он находит и приглашает в главный военный госпиталь Министерства Обороны в Киеве людей, получивших облучение на атомоходах К-8, К-11, К-19, К-27 и на других лодках. В кардио-реабилитационном отделении госпиталя проводилось обследование и лечение с помощью самого современного оборудования. Только слова благодарности и признательности можно выразить персоналу отделения и особое человеческое спасибо заведующей отделением Елене Васильевне Гуцал.

Об атомной лодке К-27 не любят говорить и писать даже сейчас, спустя десятилетия. Почему в тех немногих статьях, вышедших в Украине и в России, пишут только о технической стороне аварии? Даже в книге "Катастрофы под водой" Н. Мормуль и другие авторы не называют имен тех, кто непосредственно виновен в аварии ядерного реактора на К-27. Может, страшно написать, что за эксперимент с атомной лодкой К-27, приведший к гибели нескольких членов экипажа и облучению всего личного состава, несут ответственность, как военные, так и ученые? Кто бы посмел тогда, в 1968 году, да и сейчас, назвать имена этих людей, заслуги которых перед государством и миром огромны?! Может, поэтому, мы и не знаем, кто четверть века делал нас практически "психами", скрывая под диагнозом "астеновегетативный синдром" истинные заболевания?

В доказательство того, что власть умеет скрывать свои тайны, приведу пример дезинформации об аварии на К-27. Передо мной книга Е.Л. Никитина "Холодные глубины", изданная в Санкт-Петербурге в 1998 г. Так вот, автор книги кандидат медицинских наук полковник медслужбы на 217 стр. своей книги пишет: "Все переболевшие ОЛБ проходили ВВК. По заключению пострадавшие с ОЛБ III и IV ст. признавались, как правило, негодными к службе в мирное время, годными к нестроевой службе в военное.

Пострадавшие с диагнозом "лучевая реакция" и ОЛБ (острая лучевая болезнь) 1 ст. в большинстве случаев признавались негодными к службе, к строевой на берегу, негодными к работе с радиоактивными веществами (РВ) и источниками ионизирующих излучений".

Дальше: "Более чем 30-летний опыт показал, что не только в тяжелых случаях (ОЛБ II и III ст.), но и при более легких формах болезни (ОЛБ 1 ст.) в течение 1-2 лет остаются стойкие последствия. Попытки возвратить больных с ОЛБ на корабли в большинстве случаев оказались безуспешными…".

Это спустя, как пишет автор книги Е. Никитин, 30 лет изучения действия радиации на человека. А тогда, в 50-60 годы возвращали моряков для службы на атомных лодках после краткого отдыха и освобождения его от работы с РВ на 6 месяцев. Группа моряков К-27.

Можно еще как-то понять, когда ученые-моряки имели недостаточный опыт лечения ОЛБ разных степеней. Но не могу понять тех, кто спустя четыре десятилетия, присылает морякам справки типа того, что такой-то перенес острую лучевую болезнь 1 степени, лечили, был освобожден от работы с РВ на 6 месяцев, отдыхал в отпуске 20 дней и практически годен к дальнейшей службе без ограничений.

Да, что и говорить, если автор этой повести в 1968 г. был признан ВВК годным к службе на АПЛ, работе с РВ и этот штамп стоял в его военном билете до самого снятия с учета, хотя он уж был несколько лет инвалидом, болезни которого связаны с переоблучением на атомоходе.

Привожу таблицу, чтобы читатель воочию убедился, как даже спустя три десятилетия искажаются факты, цифры, сама действительность.

Год аварии Степень тяжести ОЛБ Число пострадавших Число лечившихся в ВМГ День поступления в госпиталь после аварии

1968 Переоблучение 39

Лучевая реакция 64 – -

I 34 – -

II 3 3 неизвестен

III 2 2

IV 5 5

Итак, если судить по этой таблице, то на К-27 24 мая 1968 г. никаких 144-х человек не было переоблучено. Это раз.

Во-вторых, число лечившихся в госпитале составляет всего 10 человек, и то поступление их туда автору неизвестно. Неизвестно куда поступали остальные облученные моряки-подводники атомохода К-27.

В то же время в примечании на стр. 218 пишет, что из 5-ти с крайне тяжелой степенью ОЛБ погибли четверо. Может поэтому до настоящего времени десятки моряков не могут ничего добиться от 1-го Военно-морского госпиталя г. Санкт-Петербурга, где они лежали – справок о решении военно-врачебной комиссии. Может поэтому затягивает с ответами командир в/ч 72190 г. Москвы? Не знаю. Но, ознакомившись с данной книгой, приходишь к грустным выводам.

Чиновники все делают, чтобы как можно дольше затягивать вопросы выдачи документов, дающих право ныне живущим морякам получать льготы, установленные государством. Ведь чем больше проходит времени, тем меньше остается тех, кто во время службы на К-27 потерял свое здоровье из-за ядерной аварии. Таких на сегодня уже свыше 60-ти человек, из них несколько человек, проживающих в разных городах Украины. Ушли из жизни, так и не дождавшись помощи от своего государства, старшина Алексей Куст из Донецка, Анатолий Кулаков из Киева, Юрий Вовк из Белой Церкви, капитан 2 ранга Иван Спиридонов из Севастополя, Иван Кайдалов из Харькова. У каждого из них остались дети.

Завершить свое повествование о пережитом экипажем К-27 в 1968 г. хочу стихами бывшего командира 1-го дивизиона капитана 3 ранга Владислава Владимировича Домбровского, написанными им во время очередного лечения в госпитале: Командир реакторного отсека Домбровский Влад и его друг (справа) Гусев Станислав – погиб на К-8

Когда мы были молоды

И силами полны.

Ходили подо льдами мы

В объятьях глубины,

Крепчала наша Родина

От наших славных дел.

Не знали мы, не ведали,

Что силам есть предел!

Горели и тонули мы

Да что там вспоминать?!

Молчали об авариях

Приказано молчать.

Нас все же рассекретила

Чернобыля беда.

Воистину, подводники,

Нет худа без добра!

Лежим на койках мятые,

И косточки болят.

Сердечки с перебоями

И скрипами стучат.

И прыгает давление,

Кружится голова.

Такая вот подводничкам

Прописана судьба.

Вот так страна, которую они защищали, отблагодарила их. А теперь вернусь к самому атомоходу К-27.

Что же было дальше? Как сложилась судьба корабля?

В начале июня 1968 г. корабль обследовала специальная комиссия, которая пришла к выводу о необходимости проведения расхолаживания реакторов и замораживания сплава в ректорах обоих бортов. По существу, это был смертный приговор К-27 – после замораживания сплава ввести реакторы в действие становилось практически невозможно. Комиссия пошла на этот вынужденный шаг из-за тяжелой радиационной обстановки, сохранявшейся на корабле. Но, через несколько лет учёным удалось "оживить" уцелевший реактор и поднять его мощность до 20%. Когда же принималось решение, никто не знал о подобной возможности, о невероятной живучести реактора ВТ и ППУ на ЖМТ.

К 20-му июня 1968 г. необходимые операции по расхолаживанию ППУ и замораживанию сплава завершились. Все механизмы ПЛ были выведены из действия и законсервированы. К-27 была переведена в отстой на длительное хранение.

Какое-то время конструкторы и моряки еще рассматривали различные варианты возвращения подводной лодки в строй. Изучалась возможность использования К-27 с одним восстановленным реактором правого борта, вариант вырезки аварийного отсека и замены жидкометаллической ППУ водо-водяными установками типа ВМ-А. Но в этот период на флот уже начали поступать более современные атомные ПЛ II поколения и дорогостоящая операция восстановления К-27 была признана нецелесообразной.

Выведенная из состава флота К-27 почти 13 лет находилась в отстое, ожидая своей участи. Проблема заключалась в том, что не было берегового могильника, способного принять для захоронения столь крупногабаритный объект как реакторный отсек ПЛ. Кроме того, работам по утилизации ПЛ препятствовала сложная радиационная обстановка в реакторном отсеке и значительное количество радиоактивных элементов, вынесенных из реактора. К-27 перед затоплением

Дальнейшее содержание АПЛ на плаву становилось все более опасным – корабль не ремонтировался и практически не обслуживался, цистерны главного балласта теряли герметичность, и АПЛ могла затонуть прямо у причала. Поэтому в апреле 1980 г. было решено провести консервацию реакторного отсека и затем затопить К-27 в отдаленном районе у восточного побережья Новой Земли.

В мае 1981 г. К-27 поставили в док северодвинского предприятия "Звездочка". Полости оборудования ППУ и ее трубопроводы были заполнены специальным составом, который после затвердевания предотвращал вымывание и выход из реактора радиоактивных материалов. Свободные объемы отсека и цистерну водно-свинцовой защиты заполнили битумом. Всего в отсек было залито около 270 тонн битума, который полностью закрыл реакторы. Этим достигалось полное исключение попадании воды к загрязненному оборудованию и последующего заражения окружающей среды в месте затопления АПЛ.

Консервация реакторного отсека позволила довести уровни проникающего излучения на поверхности легкого корпуса до фоновых значений.

Для сохранения плавучести АПЛ во время буксировки через неспокойное Баренцево море четыре цистерны главного балласта заполнили вспененным полистиролом. Тонущая К-27

Все операции были выполнены предприятием "Звездочка" в течение лета, и вскоре К-27 отправилась в свой последний путь. Силами ВМФ она была отбуксирована в Карское море и осенью 1982 г. затоплена у Новой Земли на глубине около 75 м. Такова судьба подводной лодки К-27, единственного корабля проекта 645, корабля, открывшего нашему флоту дорогу к использованию паропроизводящих установок с жидкометаллическим теплоносителем.

Они были первыми, кто прибыл на строящуюся К-27 в 1958-1959 гг.

Командир корабля капитан 2 ранга Гуляев Иван Иванович

Старший помощник командира капитан-лейтенант Окованцев Николай Дмитриевич

Заместитель командира капитан 3 ранга Петухов Михаил Алексеевич

Помощник командира капитан-лейтенант Ковалев Эрик Александрович

Командир электромеханической боевой части инженер-капитан 3 ранга Нагорских Олег Александрович

Командир дивизиона движения старший инженер-лейтенант Шпаков Александр Васильевич

Командир электротехнического дивизиона инженер-капитан-лейтенант Зубков Валентин Алексеевич

Командир дивизиона живучести инженер-капитан-лейтенант Соколовский Владимир Эдуардович

Командиры групп дистанционного управления АЭУ:

Инженер-лейтенант Архипов Юрий Алексеевич

Инженер-лейтенант Масленников Яков

Инженер-лейтенант Поздняков Александр Григорьевич

Инженер-лейтенант Полетаев Степан Михайлович

Инженер-лейтенант Потапов Николай Иванович

Инженер-лейтенант Конобрицкий Георгий Михайлович

Инженер-лейтенант Сяднов Леонид Семенович

Командиры турбинной группы:

Инженер-лейтенант Иванов Алексей Анатольевич

Инженер-лейтенант Кузьмин Михаил Антонович

Инженер-лейтенант Якубов Александр Федорович

Командиры групп автоматики и телемеханики:

Старший инженер-лейтенант Колмыченко Анатолий Григорьевич

Инженер-лейтенант Полубояринов Виктор Апполинариевич

Инженер-лейтенант Сорокин Юрий Михайлович

Командиры электротехнических групп:

Инженер-лейтенант Ничипоренко Виктор Дмитриевич

Инженер-лейтенант Кунтыш Виктор Григорьевич

Инженер-лейтенант Саенко Борис Ильич

Начальник медико-санитарной службы лейтенант медицинской службы Добряник Георгий

Начальник химической службы и радиационной безопасности инженер-лейтенант Иванов Анатолий Алексеевич

Примечания:

1. До А.В. Шпакова командиром дивизиона движения в течение нескольких месяцев был инженер-капитан-лейтенант А. Кондратьев, который в апреле 1958г. отбыл к новому месту службы. Фактически первым командиром дивизиона движения считается А. В. Шпаков.

2. Офицеры: Я. Масленников, А.Г. Поздняков М.А. Кузьмин и А.Ф. Якубов в 1959 году были назначены на другие должности в связи с сокращением штатов и ликвидацией их должностей. Они были исключены из списка экипажа и отбыли к новому месту службы.

Список самых первых офицеров, старшин и матросов атомной подлодки "К 27", которые во время обучения в г. Обнинске, принимали участие в ликвидации аварии на действующем стенде атомного реактора ВТ (задание 150) в мае и декабре 1959 г.

1. Гуляев Иван Иванович, командир ПЛ*

2. Окованцев Николай Дмитриевич, старший помощник командира ПЛ

3. Петухов Михаил Алексеевич, заместитель командира ПЛ по политчасти*

4. Ковалев Эрик Александрович, помощник командира ПЛ

5. Нагорских Олег Леонидович, командир электромеханической боевой части*

6. Кондратьев Анатолий Александрович, командир дивизиона движения

7. Зубков Валентин Алексеевич, командир электротехнического дивизиона

8. Соколовский Владимир Эдуардович, командир дивизиона живучести

9. Конобрицкий Георгий Михайлович, командир группы ДУ.

10. Потапов Николай Иванович, командир группы ДУ*

11. Шпаков Александр Васильевич, командир группы ДУ

12. Полетаев Степан Михайлович, командир группы ДУ

13. Сяднев Леонид Сергеевич, командир группы ДУ*

14. Поздников Александр, командир группы ДУ

15. Якубов Александр, командир турбинной группы

16. Кузьмин Михаил Антонович*

17. Масленников Яков, командир группы ДУ

18. Иванов Алексей Анатольевич, командир группы

19. Полубояринов Виктор Аполлинариевич, командир группы КИПиА

20. Сорокин Юрий Михайлович, командир группы КИПиА

21. Колмыченко Анатолий Григорьевич, командир группы КИПиА*

22. Ничипуренко Виктор Дмитриевич, командир электротехнической группы

23. Саенко Борис Ильич, командир электротехнической группы

24. Ефремов Борис Иванович, начальник медицинской службы*

25. Иванов Анатолий Алексеевич, начальник химической службы

26. Астанков Василий Андреевич, старшина команды турбинистов

27. Рыков Евгений, турбинист

28. Михайлов Владимир, турбинист

29. Дьячков Анатолий, турбинист

30. Фатеев Александр, турбинист

31. Парфененков, турбинист

32. Кондрашевский, турбинист

33. Слугин Иван Васильевич, старшина команды спецтрюмных

34. Соловьев Геннадий, спецтрюмный

35. Бровцин Олег Леонидович, спецтрюмный

36. Мурзин Анатолий, спецтрюмный

37. Ламцов Виктор Михайлович, старшина команды турбогенераторщиков

38. Смоловик Иван, турбогенераторщик

39. Якубов Николай, турбогенераторщик

40. Зобов Александр Федорович, старшина команды электриков

41. Чистяков, электрик

42. Сепин Станислав Николаевич, электрик

43. Донин Виктор Иванович, электрик

44. Полухин Анатолий, электрик

45. Змеев Николай Иванович, старшина команды трюмных

46. Широнин Иван, трюмный машинист

47. Булдыгин Иван Михайлович, трюмный машинист

48. Баранов Владимир, трюмный машинист

49. Холмов Анатолий, трюмный машинист

50. Исаков Евгений, трюмный машинист

Первыми офицерами других боевых частей, не проходивших подготовку в Обнинске, были:

1. Мудрушин Ким Иванович, старший штурман*

2. Лесков, младший штурман.

3. Николаев Владимир, минер*

4. Гужеленко А. И., начальник РТС и связист

5. Малинович, начальник службы снабжения

6. Мерзляков, боцман, мичман. * Лица, умершие ко времени составления списка по имеющимся у меня данным. Может, кто-то найдет себя в этом списке, спустя десятилетия, или найдут их родные.