"В.Кулишов. Конец атомному секрету ("Профессия: разведчик") " - читать интересную книгу автора

Берлина, о котором было известно только, что он - сын лютеранского
священника откуда-то с севера. Беженцы из Германии, в том числе и наши
товарищи, в ту пору прибывали чуть ли не каждый день, но этот человек сразу
же привлек мое внимание каким-то удивительным светом внутреннего страдания
на лице. В то время не было принято задавать лишние вопросы, и только годы
спустя я узнала о тех испытаниях, которые выпали на долю его семьи.
Сразу же после приезда в Париж Клаус активно включился в работу
антифашистского комитета Анри Барбюса, где мы и познакомились. Я уже не
помню, как произошло наше знакомство и кто нас познакомил, комитет заседал в
одном из парижских кафе, каждый день приходили


112

новые люди, и в той обстановке братства, товарищества и душевного подъема,
поверьте, было не до расшаркиваний и галантностей. "Здравствуй, товарищ!",
"Ты откуда, товарищ?", "Садись, товарищ, будешь заниматься тем-то и тем-то".
Когда я впервые увидела его, он, примостившись на стуле в углу комнаты,
что-то писал прямо на коленях. Мне шепотом объяснили, что этот "товарищ"
недавно нелегально приехал "оттуда" и что он будет работать у нас в
комитете.
Только, ради бога, не придумывайте никаких романтических историй о
любви с "первого взгляда" и о том, как мы встретились вновь через много лет.
Все это не так. Вернее, и так, и не так. Хотя мы почти одногодки, в то время
я была замужем и уже только поэтому чувствовала себя и старше, и опытнее
его. Тем более что он был совершеннейшим ребенком, а уж мы, женщины,
чувствуем это сразу. Не скрою, он мне нравился, но не более, чем нравится
молодой симпатичный юноша молодой женщине. Видя, что он совершенно одинок в
Париже и, судя по всему, сильно нуждается, я несколько раз приглашала его к
нам домой на ужин. Отель, вернее, дешевый пансион, где мы тогда жили,
находился довольно далеко и, несмотря на это, порядочный кусок пути от метро
до нашего дома мы обычно шли пешком. Странное дело, хотя он действительно
был молчуном, но в моей памяти эти прогулки в далеком Париже 1933 года
сохранились, как какие-то увлекательные беседы на какие-то чрезвычайно
интересные темы, хотя сейчас я прекрасно понимаю, что говорила в основном я
одна, а он больше молчал. С первого нашего знакомства его молчаливость и
сдержанность никогда не казались мне тягостными, и знаете почему? Потому что
он удивительно умел слушать. Я в ту пору, как и любая женщина в этом
возрасте, была и болтушкой, и хохотушкой, немного кокеткой, и мне очень
нравилось его смущение, сквозь которое проступала юношеская чистота и
скромность, которые так нравятся нам, женщинам. Как-то довольно неожиданно
он начал называть меня "Марго". По его словам, это имя больше подходило мне,
чем патриархально-бюргерское "Грета".
Дома за ужином в основном опять говорила я, хотя мне казалось, что
говорим мы все вместе. "Ну что ты находишь в этом парне,- все спрашивал меня
муж,- из него же слова не вытянешь?" Потом Клаус уехал. Случилось это 24
сентября 1933 года. Я хорошо помню эту дату, так как на следующий день
начинался процесс над Георгием