"Владимир Кунин. Привал " - читать интересную книгу автора

фамилию, номер полевой почты и зачем-то даже свой московский домашний адрес.
Ну и, конечно, всяческие пожелания...
Сорок суток Станишевский провел в благословенном тыловом краю, в
фантастическом городе Алма-Ате, где по улицам и базарным рядам запросто
ходили знаменитые москвичи и ленинградцы; известные писатели скромненько
стояли в очередях, чтобы сегодня выкупить хлеб по завтрашнему талону; где на
рынке красивые женщины торговали своим барахлишком, наспех выменивали
постельное белье, облезлые муфты и нелепые вечерние платья на стакан меда,
конскую колбасу "казы" и топленое масло, чтобы прокормить своих прозрачных
от постоянного голода детенышей.
Госпитальные интенданты и разная административно-хозяйственная шушера
через подставных лиц спекулировали яичным порошком, туалетным мылом,
папиросами "Дели", американским шоколадом, спиртом.
Околобазарная шпана заводила игру в "три листика", начисто обирала
аульных казахов в огромных лисьих треухах и стеганых халатах.
По вечерам ходячие раненые из госпиталей расползались по всему городу.
Они возвращались в свои палаты только под утро. От них пахло водкой, дешевой
губной помадой и резким одеколоном "Ала-Тоо" местного производства. Эти
загипсованные, с заскорузлыми пятнами крови на повязках, с костылями и
палками, с замотанными в бинты физиономиями, где зачастую оставались
открытыми только край щеки, рот и один глаз, - но ходячие, самостоятельно
передвигающиеся, выплескивали на лежачих сопалатников, прикованных к
госпитальным койкам, красочные, циничные и бесстыдные рассказы о своих
ночных похождениях со множеством фантастических подробностей, разухабистым
враньем и жалкой лихостью. Понимание того, что большая часть этих историй
соткана воспаленным воображением рассказчиков, не избавляло лежачих раненых
от нервного и завистливого возбуждения.
А за госпитальными стенами по одну сторону в холодное синее небо
уходили поразительной красоты белоснежные горы, от подножия которых стекали
вниз к долине нескончаемые яблоневые сады. По другую сторону госпиталя лежал
рассеченный полутемными улицами на геометрические квадраты кварталов
переполненный ноев ковчег военного времени. В саманно-глинобитных
пристройках к хозяйским домам под одной крышей ютились пять-шесть
эвакуированных семей. Человек по полтораста - двести жили в фойе и залах
бывших кинотеатров. Жизнь и быт каждого ограничивались тремя-четырьмя
квадратными метрами пола и немудрящими занавесками вместо стен. А над всеми
этими человеческими зыбкими сотами был один потолок на всех - расписанный
картинами из светлой довоенной жизни: встреча героев-папанинцев, перелет
Чкалова через Северный полюс, радостные лица представителей всех республик,
утопающих в изобилии гигантских овощей, фруктов, за которыми на втором плане
слева паслись тучные стада, а с правой стороны новенькие сверкающие колесные
тракторы стройными рядами вспахивали залитые солнцем колхозные нивы...
Десятки тысяч беженцев населяли этот город.
Каждый день от пакгаузов "Алма-Ата-2 Товарная" на фронт уходили эшелоны
с продовольствием и новобранцами... Полуголодные казахские девочки вместе с
эвакуированными лейтенантскими женами строчили армейские ватники и двупалые
байковые рукавицы, чтобы зимой можно было стрелять, не снимая их с рук...
Заводишко, раньше выпускавший кетмени, косы, грабли и бороны, был для
таинственности переименован в "военный завод № 3". Он стал делать из обычных
грузовиков так называемые "водомаслогрейки" для боевых самолетов, снаряды