"Александр Куприн. Ю-ю" - читать интересную книгу автора

тебе: великая сила и неистощимая - человеческая доброта. Удалось отправить
Колю для поправки, в сопровождении матери, верст за двести в прекрасную
санаторию. Санатория эта могла соединяться прямым проводом с Петроградом
и, при некоторой настойчивости, могла даже вызвать наш дачный городишко, а
там и наш домашний телефон. Это все очень скоро сообразила Колина мама, и
однажды я с живейшей радостью и даже с чудесным удивлением услышал из
трубки милые голоса: сначала женский, немного усталый и деловой, потом
бодрый и веселый детский.
Ю-ю с отъездом двух своих друзей - большого и маленького - долго
находилась в тревоге и в недоумении. Ходила по комнатам и все тыкалась
носом в углы. Ткнется и скажет выразительно: "Мик!" Впервые за наше давнее
знакомство я стал слышать у нее это слово. Что оно значило по-кошачьи, я
не берусь сказать, но по-человечески оно ясно звучало примерно так: "Что
случилось? Где они? Куда пропали?"
И она озиралась на меня широко раскрытыми желто-зелеными глазами; в них
я читал изумление и требовательный вопрос.
Жилье она себе выбрала опять на полу, в тесном закутке между моим
письменным столом и тахтою. Напрасно я звал ее на мягкое кресло и на диван
- она отказывалась, а когда я переносил ее туда на руках, она, посидев с
минутку, вежливо спрыгивала и возвращалась в свой темный, жесткий,
холодный угол. Странно: почему в дни огорчения она так упорно наказывала
самое себя? Не хотела ли она этим примером наказать нас, близких ей людей,
которые при всем их всемогуществе не могли или не хотели устранить беды и
горя?
Телефонный аппарат наш помещался в крошечной передней на круглом
столике, и около него стоял соломенный стул без спинки. Не помню, в какой
из моих разговоров с санаторней я застал Ю-ю сидящей у моих ног; знаю
только, что это случилось в самом начале. Но вскоре кошка стала прибегать
на каждый телефонный звонок и, наконец, совсем перенесла свое место жилья
в переднюю.
Люди вообще весьма медленно и тяжело понимают животных; животные -
людей гораздо быстрее и тоньше. Я понял Ю-ю очень поздно, лишь тогда,
когда однажды среди моего нежного разговора с Колей она беззвучно прыгнула
с пола мне на плечи, уравновесилась и протянула вперед из-за моей щеки
свою пушистую мордочку с настороженными ушами.
Я подумал: "Слух у кошки превосходный, во всяком случае, лучше, чем у
собаки, и уж гораздо острее человеческого". Очень часто, когда поздним
вечером мы возвращались из гостей, Ю-ю, узнав издали наши шаги, выбегала к
нам навстречу за третью перекрестную улицу. Значит, она хорошо знала
своих.
И еще. Был у нас знакомый очень непоседливый мальчик Жоржик, четырех
лет. Посетив нас в первый раз, он очень досаждал кошке: трепал ее за уши и
за хвост, всячески тискал и носился с нею по комнатам, зажав ее поперек
живота. Этого она терпеть не могла, хотя по своей всегдашней деликатности
ни разу не выпустила когтей. Но зато каждый раз потом, когда приходил
Жоржик - будь это через две недели, через месяц и даже больше, - стоило
только Ю-ю услышать звонкий голосишко Жоржика, раздававшийся еще на
пороге, как она стремглав, с жалобным криком бежала спасаться: летом
выпрыгивала в первое отворенное окно, зимою ускользала под диван или под
комод. Несомненно, она обладала хорошей памятью.