"Августо Кури. Продавец грез " - читать интересную книгу автора

Бартоломеу к тому времени мог бы и успокоиться, но заставить его
замолчать было невозможно.
- Вы не верите, что он начальник инопланетян, - попытался он наставить
меня на путь истинный.
Этого я уже стерпеть не смог и обошелся с ним довольно безжалостно.
- Да замолчи ты, Краснобай! - рявкнул я.
- Краснобай - нет, сладкоречив - да. Не умаляйте моих достоинств, я
интеллектуал второй очереди, - возразил он и встал в позу человека,
приготовившегося к драке, изображая мастера боевых искусств.
Это была одна из первых перебранок между последователями учителя.
Учитель обратился ко мне и сделал деликатное замечание. Он не
вмешивался грубо в нашу личную жизнь. Вскрывал недостатки, не наказывая при
этом. Его манера обращения ранила больше, чем любое наказание.
- Жулио Сезар, вы очень умны и знаете, что ни один художник не является
хозяином своей работы, но лишь ее интерпретатором. Тот, кто интерпретирует,
придает ей цвета и оттенки. Если Бартоломеу думает, что я начальник
инопланетян, почему вас это печалит? Мне хочется доброты, а не подчинения.
Будьте добры по отношению к себе самому!
Когда он меня поправлял, мне подумалось, что его последняя фраза -
"Будьте добры по отношению к себе самому!" - была не совсем точной. Она, как
мне казалось, должна была звучать так: "Будьте добры к Бартоломеу". Однако
во время долгой прогулки пешком я сделал для себя открытие: тот, кто недобр
по отношению к себе, не может быть добрым и по отношению к другим. Тот, кто
очень плохо относится к себе, бывает жесток и по отношению к другим.
Его самой большой мечтой было распространение доброты в великом
социальном приюте. "Нормальные" жили в своих домах-загонах, замкнувшись в
собственном мирке. Они потеряли неподвластное уму желание дарить, заключать
в объятия, давать еще один шанс. Доброта являлась словом; которое можно было
найти в словарях, но редко в человеческих душах. Я умел конкурировать, но не
умел быть добрым. Знал, как указать своим коллегам на их ошибки и
невежество, но не знал, как давать убежище нуждающимся. Провалы других
возбуждали меня больше, чем их успехи. Я ничем не отличался от политиков -
членов оппозиционных партий, которые лезли из кожи вон, чтобы привести
правящие партии к самоуничтожению.
После деликатного урока я успокоился. Но где же квартира и дом, в
котором мы найдем приют? Вдруг учитель показал под виадук, находившийся
прямо перед нами, и сказал:
- Вот наш дом и очаг.
Я чуть не упал в обморок. Захотелось вернуться на "Сан-Пабло". Домом он
назвал несколько старых порванных матрасов. Простыней не было, вместо них -
не менее старое и рваное тряпье, которым можно было накрыться. Имелся графин
с водой на случай, если нам захочется пить. Пить нужно было прямо из
горлышка. Никогда раньше мне не приходилось видеть такой бедности, "Неужели
этот человек спас меня от самоубийства?" - подумал я.
Все это выглядело настолько скверно, что от такого "жилья" отказался
даже Бартоломеу. Мне этот тип начинал нравиться. Он покачал головой и протер
глаза, дабы убедиться, нет ли у него снова галлюцинаций.
- Шеф, вы уверены, что это ваш дом? - спросил он.
Бартоломеу начинал возвращаться в реальный мир. Начинал понимать, что
поднялся на борт не того воздушного корабля. Сам он спал в лучших условиях -