"Августо Кури. Продавец грез " - читать интересную книгу автора

вперед.
Димас почти ничего не понял, но задумался, дав работу своим покрывшимся
ржавчиной мозгам. Мы же продолжили свой путь. ПЯтнадцать минут спустя
учитель остановился, заметив большую толпу, и направился к ней. Мы замедлили
движение, и он ушел от нас на несколько метров вперед. Димас посмотрел на
меня и настороженно сказал:
- Это место - настоящая дыра. Никуда не годится.
- Согласен, - подтвердил я. - Думаю, что учитель
не знает, куда идет.
Это было здание для ночных бдений у гроба умершего. Единственное место,
куда незнакомцам путь заказан. Однако беспардонный Краснобай встал в позу и
начал меня провоцировать:
- Суперэго, спуститесь с небес. Пойдем на бдение.
Очень хотелось дать ему по шее. Не знаю, то ли он заискивал перед
учителем, то ли действовал по велению сердца. Но поскольку мы были рядом с
местом для ночных бдений, требовавшим к себе уважительного отношения, от
оплеухи я воздержался. Бдение протекало в атмосфере душевной боли. На этот
раз люди собрались у гроба человека, умершего от чрезвычайно скоротечного
рака и оставившего после себя единственного двенадцатилетнего сына. Траурный
зал был оформлен очень пышно. Его украшали округлые арки, облицованные
мрамором в виде арабесок. Помещение освещалось десятками люстр. Это место
можно было бы назвать красивым, если бы не его печальное предназначение.
Желая избежать скандала там, где царила тишина, мы еще больше замедлили наши
шаги, в то время как учитель ушел далеко вперед. И мы оказались от него
метрах в двенадцати. Оглянувшись, учитель понял наше беспокойство и вернулся
к своим неуверенным ученикам.
- В каком уголке общенационального сумасшедшего дома спокойнее всего?
Может, на форумах? Или в редакциях газет? Или на трибунах политиков? В
университетах? - спросил он нас.
Мне хотелось заткнуть огромную пасть Краснобая, но я не успел.
- В пивнушках, шеф, - сказал Краснобай, но тут же поправился: - Шутка.
Ответа на вопрос учителя мы, конечно же, не знали.
- Это места для бдений у гроба покойного, - четко произнес он. - Они
наиболее светлые и ясные. Здесь мы разоружаемся, отбрасываем в сторону
тщеславие и чванство, снимаем макияж. В таком месте мы становимся теми, кем
являемся на самом деле. Если бы этого не случалось, то мы оказались бы
людьми еще более нездоровыми, чем можно предположить. для меньшинства -
людей наиболее близких - траурный зал становится местом скорби. У
большинства - людей, не связанных с покойным узами родства и дружбы, - оно
порождает размышления. И для тех, и для других это жестокая реальность. Мы
молча склоняем головы утроба не как доктора, интеллектуалы, политические
лидеры или знаменитости, а как недолговечные смертные.
Эти слова заставили меня понять, что именно в траурных залах мы
перестаем быть богами и вступаем в контакт с нашей человеческой сугью,
оставляем в стороне наши глупости, начинаем чувствовать, что мы далеко не
герои. В траурных залах мы, люди "нормальные", проводим сеанс социальной
терапии, сами того не сознавая.
Одни говорят: "Бедняга! Умер таким молодым'. Эти люди ставят себя на
место умершего и начинают чувствовать некоторое сострадание по отношению к
себе самим и считать, что надо меньше волноваться. Другие говорят: "Жизнь