"Андрей Курков. Милый друг, товарищ покойника" - читать интересную книгу автора

какой-то парень студенческого вида, забившись в угол, пил свой первый,
должно быть, на сегодня кофе. Я тоже взял половинку и уселся за столик в
другом углу. И вот тут уже задумался об оставшихся у меня для жизни
минутах и часах. Захотелось взять лист бумаги и ручку и составить точный
график или план дел и встреч. И чтобы не так, как обычно, чтобы хотя бы
половину из этого плана вычеркнуть в знак исполнения. Но бумаги у меня с
собой не было. Правда, в кармане пиджака лежала ручка.
Я посмотрел на парня, увидел у его дипломат.
- Извините, - обратился я. - У вас не будет листка бумаги?
Молча он достал из дипломата общую тетрадь и выдрал мне двойной лист.
Я уже положил листок перед собой, собираясь с мыслями, а он все еще
копался в своем дипломате среди книг и тетрадей.
"Вторник 10 октября." - написал я.
Потом глянул на часы. Половина одиннадцатого.
Что я могу сделать сегодня? Сейчас? Утро казалось бесполезным
временем. Да и подумав о знакомых и друзьях, которых хотелось бы увидеть,
я вдруг понял, что желание мое рождено сентиментальностью момента. Не было
ничего важного в этих возможных встречах. Попрощаться? Но какой смысл -
ведь я не должен знать о своей гибели! А встретиться как обычно, чтобы
поболтать ни о чем - такие встречи даже мне уже надоели. Может,
встретиться с Ниной, с женщиной, которую я полуоставил перед своей
свадьбой. Мы, правда, уже тогда были больше друзья, чем влюбленные, хотя
это нам не мешало вести себя иногда, как ведут любовники. Это была
какая-то затихшая и затухшая страсть, которую ни она, ни я не хотели
забыть. И вероятно потому, что мы помнили о ней - она и просыпалась
иногда, бросая нас в объятия к друг другу. После этого мы спокойно
обсуждали за чаем ненормальность наших отношений и обещали попробовать в
дальнейшем только дружить. Но все повторялось снова и снова. И в конце
концов мы уже не виделись, а только перезванивались, но все реже и реже.
Потом я видел ее случайно в обнимку с красивым и самоуверенным мужиком.
Они выходили из венгерского кафе "Бон-Бон". Я тогда понял, что эта часть
моей жизни окончилась. И сразу возникло какое-то успокоение. Я успокоился
за нее. И перестал звонить ей, думая, что ей сейчас это не надо. Она тоже
больше не звонила.
"Позвонить Нине." - написал я на листке и отпил еще кофе.
Листок раздражал меня своей белизной, своей незаполненностью. Все мои
желания, вся моя внезапно возникшая бережливость к оставшемуся в жизни
времени потеряла всякий смысл. Какие встречи? Какие звонки? Я никому не
был нужен и мне никто не был нужен тоже. Это стало вдруг настолько
очевидным, что мурашки пробежались по спине. Эта очевидность моей
никчемности и ненужности в этом мире привела меня и к более положительным
мыслям - мыслям о том, что принятое мною решение о собственном убийстве
было единственно верным. Я взял еще кофе и уже хладнокровнее смотрел на
ситуацию. И вычеркнул с листка этот ненужный Нине звонок. Теперь я был
полностью свободен и мог посвятить оставшееся время только себе и никому
больше.
Парень, сидевший в противоположном углу, поднялся и вышел и я остался
в кафе один. Барменша ушла в подсобку. Из-за темного интерьера в кафе было
сумрачно. А на улице светило бесполезное в это время года солнце. Хотя,
конечно, миллионы граждан радовались ему. Граждане привыкли радоваться