"Павел Григорьевич Курлов. Гибель Императорской России " - читать интересную книгу автора

пожелала осмотреть ее во всех подробностях в менее официальной обстановке.
Нам, комиссарам, было приказано находиться на своих местах и встретить
Государыню, не облекаясь для этого в придворные мундиры. Царственные сестры
прибыли на выставку в 91/2 часов утра. Мой отдел был первым от входа, и,
когда я на пороге встретил Императрицу, я увидел в Ней другого человека:
живая, обворожительная, любезная, простая до крайности. Она захватывала
своим обаянием тех, к кому обращалась.
В моем отделе были сосредоточены кустарные игрушки Московской губернии,
и ими заинтересовалась Императрица. Когда я хотел достать какую-то вещь с
верхней полки, Она с улыбкой сказала мне: "Дайте, я сделаю это сама, вы едва
ли привыкли обращаться с подобными вещами". Я никогда не забуду того
восторга, с которым мы принимали в то время августейшую посетительницу.
С отмеченной особенностью Императрицы мне пришлось встретиться еще раз.
Через некоторое время в Петергофе праздновался юбилей лейб-гвардии
Конно-гренадерского полка, который осчастливили своим присутствием Государь
и Императрица. Как старый конно-гренадер я был на этом юбилее. После
завтрака все вышли на террасу. Будучи в то время скромным камер-юнкером, я
стоял далеко от Государыни и увидел опять Императрицу такою, какою Она была
в день открытия выставки. Она беседовала с высшими военными и придворными
чинами, видимо, стесняясь и затрудняясь отвечать на преподносимые по
привычке банальные фразы этих лиц. Вдруг неожиданно Императрица перешла
через всю террасу, по направлению ко мне, милостиво подала мне руку и с
оживлением стала расспрашивать меня о великой княгине, вспоминая подробности
кустарной выставки.
В последующие годы я не имел счастья в подобной обстановке видеть
Государыню. Рождение нескольких дочерей отозвалось на Ее здоровье:
Императрица под влиянием болезни стала все реже и реже показываться в
больших собраниях, отдавая все время семье и заботам о горячо любимом
Государе. Естественно было желание Царственной Четы иметь Наследника
престола. К этому именно времени и относится развитие у Государыни крайней
религиозности с оттенком некоторого мистицизма.
Знающий придворную жизнь поймет, что окружавшие Государя и Царицу лица
никогда не могли простить Императрице отдаление от общественной жизни.
Мелкое самолюбие не останавливалось перед нападками на Государыню Александру
Федоровну. Клевета, пожалуй, бессознательная, клевета мелких побуждений и
личных самолюбивых стремлений стала волной заливать чистую репутацию
Государыни. Это совпало с первыми шагами на придворной арене Распутина. Я не
хочу в этой главе вскользь касаться этого человека и постараюсь более
подробно в дальнейшем изложении моих воспоминаний затронуть этот вопрос. Я
далек от мысли выступать его защитником: моя цель - рассеять этот "кошмар
старого режима", как нагло называет его в своей книге Пуришкевич.
Он решается называть себя монархистом и, с цинизмом повествуя об
убийстве Распутина, позволяет себе инсинуации на Императрицу, причем и тут
прибегает к обычным приемам самовосхваления и лжи, сделавшим его думским
шутом. Его записки изданы после революции; в них, кроме указанных выше
побуждений, сильно проскальзывает рабское желание угодить "новым господам"
не без тайной надежды, что, может быть, и у этих "освободителей" окажется
секретный фонд, из которого он может черпать за свою службу деньги, как это
было с секретным фондом департамента полиции.
Не подлежит сомнению, что в этот период Императрица стояла настолько