"Павел Григорьевич Курлов. Гибель Императорской России " - читать интересную книгу автора

войдет в нормальную колею. Мало-помалу начали раздаваться голоса о
необходимости роспуска Государственной Думы. Вначале голоса эти были одиноки
и звучали неуверенно. Испуганное большинство видело в роспуске
Государственной Думы неизбежную революцию. Мне памятно, как накануне
роспуска в беседе с несколькими выдающимися членами Государственного Совета
я слышал утверждение этих испытанных жизнью сановников, что о прекращении
занятий Государственной Думы не может быть и речи, не ставя Россию на край
гибели.
Говоря о создавшемся положении, я не могу не остановиться над одной из
особенностей Государственной Думы как первого, так и остальных созывов.
Правительство впало, по моему мнению, в полное противоречие с самим собой,
ярко отразившееся и в законодательстве. Государственная Дума не имела права
обсуждать и даже возбуждать вопроса об изменении основных законов, а на
практике, несмотря на присутствие представителей правительства, получалась
картина иная: в речах депутатов только и слышались пожелания и даже
требования таких изменений. Уголовные законы карали за принадлежность к
партиям, имевшим в своих программах изменение государственного строя.
Некоторые партии были не только не легализованы, но признавались явно
преступными. Между тем в Государственной Думе те же партии считались как бы
легальными, что было особенно непоследовательно ввиду широкой
безответственности членов Государственной Думы за свои речи с думской
трибуны. Получилось невероятное положение: члены революционных партий за
речи, произнесенные вне стен Государственной Думы и заключавшие в себе
изложения своих программ, привлекались к судебной ответственности и рядом
члены Государственной Думы, громогласно заявлявшие о своей принадлежности к
этим организациям, за такие же речи, но в гораздо более резкой форме,
оставались безнаказанными.
Если такое неопределенное положение создавало затруднение для
правительственной власти, то оно вконец развращало общество, мало
подготовленное к политической жизни, а тем более массы, которые никакого
понятия о государственных вопросах не имели. Для них это была революционная
пропаганда с согласия и как бы даже с поощрения правительства, авторитет
которого совершенно умалялся резкостью нападок, направленных прямо в лицо
высших его чинов. Казалось бы неизбежным или легализировать эти партии, или
признать полную недопустимость их участия в Государственной Думе. Нельзя
себе объяснить существование в государстве различных законодательств, как бы
друг друга исключавших.
И. Л. Горемыкин не мог не прийти к убеждению, что создавшееся положение
грозит полным провалом всякой государственности. Будучи человеком
решительным, он стал уговаривать Государя Императора. Ему приходилось
преодолеть то особое настроение Монарха, о котором я говорил. Он знал
безграничную любовь Государя к России, заботы о ее благе, но знал также
глубокую религиозность Государя. Отправляясь для всеподданнейшего доклада о
роспуске Государственной Думы, он взял с собой исторический фамильный образ
и с ним приехал к Государю. После молитвы пред этой иконой ему удалось
убедить Его Величество. Указ был подписан, и с ним вернулся И. Л. Горемыкин
домой. Все распоряжения для предупреждения всяких беспорядков были сделаны,
но И. Л. Горемыкин все-таки опасался, что Государь Император изменит свое
решение. Он прибег к героическому средству, отдав приказание не будить его,
ввиду утомления, даже и в том случае, если его потребуют во Дворец,- а такая