"Николай Курочкин. Смерть экзистенциалиста" - читать интересную книгу автора

равно этот Славик не спит, вертится, влезает с вопросами, целоваться нельзя.
Но она не отпускала и перечисляла, перечисляла родственников, соседей и
знакомых. Одноклассники старшего брата, двоюродные братья, соседские
мальчишки, однополчане старшего брата, просто знакомые... Вот двоюродный
брат подсаживает ее на черемуху. Вот сосед учит ее кататься на велике. Вот
она на пляже со знакомыми мальчиками в волейбол играет. Вот она на рыбалке с
ребятами из прежнего двора. А это она к старшему брату ездила в часть,
фуражка на ней братнина, а китель вот этого, усатого. Идет ей военная форма?
А это они на пикнике, за Зеей... Были там и двоюродные сестры, и подружки, и
тетки, и дядьки, но Володя видел только Ларису с мальчиками, и у него
темнело в глазах и гудело в ушах от этих картин и от того, что к ним
дорисовывало воображение.
В полдвенадцатого ночи он, очумев от ревности и чувствуя, что тело
одеревенело от сидения в слишком узком и тесном месте, наконец встал с
намерением никогда больше не приходить в этот дом и не встречаться с этой
ветреной девчонкой. А она вышла за ним в сени и, прижавшись, сказала таким
нежным голосом, что вся злость растаяла от ее голоса еще раньше, чем смысл
сказанного дошел:
- Ты что думаешь, глупый? Ревнуешь? Не надо. Не к кому. Никого у меня
не было и не будет, кроме тебя. Я тебя с седьмого класса люблю, понимаешь ты
это, дурачок? Помнишь, как металлолом собирали? Вот с тех самых пор.
Как металлолом собирали? Он помнил, как отец последний раз в жизни
отходил его командирским ремнем, узнав, что отпрыск с товарищами укатили в
утиль несколько колес из автобусного парка и камнем раздробили
представляющие художественную ценность ворота старого кладбища. Ну,
неважно...
Пока было холодно, они сидели вечера напролет в Ларисиной комнатке, она
натаскивала Володю по математике: скоро экзамены на аттестат, а у нее в
финансово-кредитном техникуме математика - главный предмет, даже шире его
дают, чем в школе. Потом они целовались в сенях и прощались. Когда стало
теплее, целовались на улице. Лариса оставляла калитку распахнутой, чтоб не
скрипеть лишний раз, возвращаясь.
Второго мая ему стукнуло восемнадцать, и на следующий день он потащил
Ларису в загс подавать заявление. Они даже получили талоны на право покупок
в "Салоне для новобрачных".
Вот только покупать было не на что. Родители - и его и Ларисины - их
не понимали. Они или забыли собственную молодость, или никогда не любили.
"Рано вам, выучитесь, получите дипломы-то (что Лариса кончает техникум, не
считалось - в наш век институт нужен), - и тогда уж... А сейчас не надо
торопиться". Если отцы еще помалкивали, то мать Ларисы говорила ей, что надо
подождать еще потому, что девушка ошибается, мол, один раз в жизни и кается
потом всю жизнь, а Володина мать - сыну, что Лариса, конечно, умненькая,
хозяйственная, но, в общем, ничего особенного, и Вова мог бы найти
получше... Вечерний? Не-ет, знают они это вечернее обучение, отец пробовал.
И не для того они тянулись, чтобы сын в вечернем учился. Резюме было такое:
хотите - женитесь, но мы вам помогать не будем. Можете создавать семью -
ищите, на что. Вот так.
Когда Володя, обычно не получавший отказа на денежные просьбы и потому
умеренный в них, попросил денег на кольца, мать фыркнула, а отец сложил
комбинацию из трех пальцев и сказал: