"Ильдико фон Кюрти. Сердечный трепет" - читать интересную книгу авторажены озаглавили так: "Марго (42) был только 41 год".
Сверкающие улыбки. Я молча занималась средних размеров шницелем. Раньше я всегда учтиво смеялась шуткам, даже известным, несмешным или непонятным. Но я уже давно стараюсь от этой дурной привычки избавиться. Когда я, единственная из всех, заказала десерт, Бенте впервые обратила на меня внимание: "Малышка, - сказала она и пригубила бокал с простой водой, - мне кажется, это так здорово, что кто-то может есть просто удовольствия ради, не думая о фигуре. How should I say? Стремление к получению удовольствия". Я вспыхнула и подумала: "Бенте Йохансон, ты, мерзкий скелет! Я могу похудеть, когда захочу, а вот твое придурковатое лицо уже вряд ли что исправит! Я веселая и умная. У меня есть мужчина, по которому ты чахнешь, и я твердо решила заняться гимнастикой для живота!" Я сказала: "А? Ах да? Спасибо. Вообще-то меня зовут "куколка"". Она сказала: "Oh? How sweet!" И я увидела, как она подмигнула Филиппу. Это было началом пожизненной вражды - по крайней мере с моей стороны. Мы виделись еще раза три-четыре. В конце концов я решила с ней не никогда с ней не здоровалась. Увы, Бенте не давала мне повода обходиться с ней плохо, так как она меня просто полностью игнорировала. Я очень страдала. Еще и потому, что Филипп не высказывал никакого сочувствия моим душевным терзаниям: "Тебе это совершенно не нужно. Бенте - моя клиентка и хорошая знакомая, больше ничего. И она просто завидует тебе". "Почему это?" "Потому что ты такая естественная". Я знаю, он считал это комплиментом. Но в присутствии Бенте я, несмотря ни на что, чувствовала себя как абориген из истории про капитана Жиля Сандера, как непрооперированная рядом с Рамоной Друз, как неодетая рядом с Гизеллой Бюндхен, как необразованная рядом с Гансом Магнусом Энценсбергером и так далее. Мне и сегодня трудно вести себя свободно в обществе богатых и красивых, - наверное, потому, что большинство людей богаче и красивее меня. Короче, вчера вечером Филипп и я решили пропустить еще по одной в "Парижском баре", до того мне приспичило! Едва мы переступили порог, как раздался резкий вопль: "Фил! Honey! Наконец-то!" |
|
|