"Александр Кушталов. Домашние тапочки и пчелы " - читать интересную книгу автора

результат обобщения, то есть применения индукции к частным, твердо
установленным знаниям, которые мы называем фактами.
- Если это так, - сказал я, незаметно втягиваясь в эту несколько странную
для себя беседу, - а отчасти это так, этого нельзя отрицать разумному
человеку, то в чем же тогда ужасное обличье этой великой индукции?
- Весь ужас ее в том, - отвечал мне Холмский, - что зачастую она указывает
совсем не туда, где находится истина. Это великолепно можно проиллюстрировать
на простейшем примере, который поймет любой школьник. Пусть нам даны три числа
- один, два и три. Известно, что эти числа составляют некую регулярную
последовательность, то есть следующее число появляется не случайно, а согласно
какому-то внутреннему закону. Требуется назвать следующий элемент этой
последовательности. Любой нормальный человек скажет, что следующее число -
четыре. И будет прав в 99 случаях из ста. А что, если по жизни получается, что
следующее значение - пять? Или сто двадцать пять, потому что закон образования
значений нам точно не известен. Вот все мы справедливо восхищаемся
периодической системой Менделеева и называем ее гениальной. А что, если она не
совсем верна? Да, до сих пор она довольно удовлетворительно объясняла все
имеющиеся в науке факты. Но, возможно, она должна быть трехмерной, или
какой-то совсем другой, и тогда нам открылись бы совсем иные горизонты и
возможности.
- Мне кажется, в этом нет ничего страшного: пока она объясняет нам
имеющиеся факты - она нам верно служит, а в противном случае теоретики начнут
думать над новой формулой закона. Но, позволь! - что тебе далась эта индукция?
- Я думаю об индукции, потому что она есть единственный, хотя и крайне
несовершенный метод научного познания истины. И неважно, что в конкретном
случае мы пытаемся познать - новую математическую истину или чью-то загадочную
судьбу. Но, - задумался вдруг он, - я не совсем прав в своих рассуждениях.
Процесс мышления - это на самом деле тесное сообщение между индукцией и
дедукцией. И самое интересное в этом - это то, что оба этих метода равно
несовершенны.
- Позволь, Александр Васильевич, ты противоречив, как Библия, - заметил я.
- Всего минуту назад ты утверждал, что миром правит великая индукция.
- Да, я говорил это. Но, как известно, "мысль изреченная есть ложь". Если
я и противоречив, как Библия, то я, как и Библия, так же жизненно правдив!
Дедукция пытается из общего выводить частное. Но общее чаще всего определено
неясно, и дается нам только в ощущениях. Поэтому получается, что человек с
художественным образом мышления имеет какое-то неясное представление об общем,
например, о боге, и пытается светом этого ощущения высветить частные детали
нашей жизни. А человеку с математическим мышлением нужны строгие
доказательства, и он тянется к общей истине путем мелких уверенных ступеней.
Но первая его ступень все равно базируются на аксиомах, которые так же зыбки,
как болото. А истина, как всегда, находится посередине, между землей и небом.
Нет в мире совершенства! Вернее, оно есть, но абсолютно не достижимо. К нему
можно только все время стремиться, сверху или снизу.
- А в результате? - скептически отметил я. - Вот ты наговорил целую кучу
любопытных изречений - но так и не смог поставить твердой точки. Выходит,
главное не цель, а процесс ее достижения?
Холмский нервно прошелся по комнате. Трубка его к этому времени уже
погасла, и он с глухим стуком положил ее на каминную полочку.
- Понимаешь в чем дело, - серьезно начала говорить он, - меня бесит эта